–

Ну, то шкафчик. А тут… – тетка многозначительно кивнула на обломки прошлой Лешиной жизни. – Я потом ночью-то подумала, что это Лешка наш может быть. Может он злится на нас.

– Ох, Свят, Свят! – забормотала Антонина Ивановна, принимаясь мелко креститься одной рукой, а другой продолжая собирать книжки в стопку.

– Да, конечно, мам! Хватит чушь нести, – сердито фыркнула двоюродная сестра, подбирая в горсть рассыпанные медали. – Пугаешь только.

– Ну, конечно, ты ж у нас самая умная! – парировала тетка. – С чего тогда именно эта полка сломалась?

– Потому что крепления сопливые, вот и все!

– Катька! – цыкнула на нее мать. – Наверное, Лешка разозлился, что мы у теть Люды его машину для тебя выпросили. Вот полку-то и опрокинул.

– Да сдалась мне его машина! – взвилась Катя. – Это тебе она больше всех покоя не давала!

– Так ему ж теперь без надобности…

– Тихо, девочки! Тихо! А-то еще дух услышит…Свят-Свят! – шикнула соседка, снова осеняя себя и всех присутствующих заодно крестным знамением.

Леша уныло хмыкнул. Да уж. Вот он уже и людей пугает, хотя пока, кажется, злым духом не стал. Наверное, Яра права: задержится еще немного и обратится в зловредного полтергейста, или станет таким же жутким, как та женщина в Сумрачном лесу. Только этого его бедной маме не хватало! Хотя, он мог бы переселиться в свою машину, чтобы тетке жизнь медом не казалась. И от этих мыслей снова хмыкнул. Надо же, как живуч человеческий дух, раз он уже пытается прогнозировать собственное будущее в качестве призрака!

На этом все веселое за день закончилось, потому что скоро проснулась мама. Заплаканная, опухшая и совершенно несчастная. Женщины окружили ее обычной суетой, а потом все собрались и поехали в прощальный зал. Леша, замирая от подступающего ужаса, последовал за ними. Ему до дрожи не хотелось видеть собственные похороны, но что-то внутри упорно не давало ему позорно спрятаться и переждать все это дома. Он должен увидеть это, должен пережить.

Сцепив зубы до скрипа, Леша вошел в небольшой зал, отделанный советской серой плиткой. Вдоль стен тянулись запылившиеся траурные венки, а посередине на подставках стоял гроб. Леша почти разглядел собственное бледное осунувшееся лицо, но тут за руку кто-то крепко схватил. Парень вздрогнул всем телом, вдруг осознав, в каком неимоверном напряжении находился все время.

– Не надо. Не смотри, – тихо проговорила вновь появившаяся из пустоты Яра. – Это очень… тяжело. Не надо.

– Я должен, – шепотом отозвался Леша. – Должен.

Зал постепенно заполнялся людьми в черном. Кто-то тихонько всхлипывал, кто-то вздыхал, и все потихоньку переговаривались:

– Молоденький такой… Вот горе-то!

– Да, хороший был пацан. Жалко.

– А тех, кто порезал его, нашли?

– Нет. Сказали, трудно будет найти. Но, вроде как, он за какую-то девушку заступился.

– А девушка-то не объявлялась? Может в полицию приходила?

– Да кто ж знает? Вроде нет.

– Боже, Боже… Бедный Лешка!

– Бедная Людмила Ивановна.

– Да, совсем одна теперь… Ужас!

– Жалко деток ни у кого из сыновей не осталось. Что за судьба такая…

Леша чувствовал, как в теле нарастает лихорадка. По спине прокатывались волны то жара, то озноба. На нетвердых ногах он прошел сквозь толпу и остановился у гроба. Сам на себя не похож. На зеленоватом бледном лбу какая-то жесткая синтетическая ленточка с позолоченными буквами, и костюм какой-то незнакомый, и галстук. Видимо, маме пришлось купить новый, хотя под белой лоснящейся простыней все равно особо не видно. На маму, сидевшую на табуретке в изголовье, Леша старался не смотреть, лишь видел, как ее дрожащая рука с простеньким обручальным колечком рассеянно поглаживает его плечо, будто утешая или укачивая.

Не выдержал, отвернулся, изо всех сил стараясь сдержать резко подступившую тошноту. Перед глазами все поплыло.

– Леша, пойдем отсюда! Черт! – Яра схватила его за предплечье и буквально выволокла на улицу, пройдя сквозь серые стены прощального зала.

– Ненавижу, – прорычал Леша, согнувшись пополам, рвано дыша и пытаясь взять себя в руки. Внутри почему-то нарастала ярость. Та самая, ослепляющая, губительная. Снова хотелось рвать и метать, кричать и орать изо всех сил. – Ненавижу это все.

Где-то над головой вздохнула Яра и похлопала его по плечу.

– Давай пока тут останемся, – сказала она, тяжело плюхаясь на высокий пыльный бордюр, толстым слоем выкрашенный в белую краску. Холодный осенний ветер трепал белоснежные гладкие волосы, постоянно отбрасывая их на лицо. Но, казалось, Яра в своем сером костюме, как и Леша, не чувствовала октябрьского холода. – Не ходи туда больше.

– Ненавижу похороны, – буркнул парень, тоже опускаясь рядом. Приступ гнева и дурноты постепенно затихал, оставляя за собой неприятную слабость и ноющую боль в груди. На месте остановившегося сердца.

– Никого еще не встречала, кому бы они нравились, – хмыкнула Яра. – Люди упорно шутят на эту тему, но результат всегда один – скорбь и слезы. Так и не знаешь, что лучше. Быть добрым и хорошим, чтобы тебя любили, но потом горевали на твоих похоронах, а потом еще долго-долго плакали, вспоминая. Или как-нибудь перебиваться всю жизнь с плохого на никакого, но потом и не причинять боль своим близким? Похоронят спокойно, да и забудут. Без всей этой боли и слез.

Леша хмыкнул в ответ. Он как-то не задумывался раньше о таких тонких материях, да и в его окружении не находилось желающих поговорить на мрачные темы. Всем позитив подавай.