Мотнул головой и резко соскочил на пол. Только сейчас заметил, что низ у него голый. Затравленно поискал глазами одежду – не нашёл. Лихорадочно задумался, потом схватил простынь, которой был укрыт, обмотался и завязал её на поясе. Несмотря на тяжесть в теле и голове, стремительно вышел вон. Почему так быстро покинул больницу, ничего не выяснив?… Объяснить не мог. Он знал только одно – нужно быстрее домой! На душе было муторно, но тело приходило в норму. Ноги передвигались быстро и легко.

В окно проникли первые лучи солнца. Они робко, но настойчиво ощупали сначала подоконник, затем перекинулись на стол, распластались полосами на полу и потянулись к кровати. Вечерний сумрак от такого повального нашествия света прощально моргнул пылинками, повисшими в воздухе, и плавно растворился.

Алексей давно лежал с открытыми глазами. Он прислушивался к себе и по-особенному, с необычным трепетом наблюдал за солнечными шалостями. В душе растворялся лёд, и наплывало тепло. Он с удивлением отметил, что голова ясная, а крот исчез окончательно. Откинул одеяло и в который раз внимательно осмотрел ноги. Поднял их вверх, энергично согнул и разогнул, размашисто помахал. “Поразительно! – мелькнула восторженная мысль. – У меня были худые, невзрачные костяшки, а теперь…” Он вновь стал перебирать в памяти всё по деталям, что делал вчера. После того, как шагнул навстречу набирающему скорость “чудовищу”, вспомнил себя только на операционном столе. “Что же случилось в этом промежутке? – сверлил буравчик. – Мне кажется, будто я далеко не тот, который собирался покончить с жизнью. Сейчас, скорее, наоборот… И ноги?…”

Он глубоко вздохнул и резво, упруго соскочил с кровати. В ванной внимательно разглядел лицо. Шишка уменьшилась, царапины и ссадины потемнели и разгладились, явно собираясь заживать. “Морда – моя! Тот же кривой нос”, – весело подмигнул он и открыл кран. Умывался с особенным удовольствием. Его существо наполнялось предощущением нового. Казалось, что жизнь теперь уж точно изменится. Возможно и к лучшему. “Раз выжил, значит, кто-то не захотел, чтобы я покидал этот порочный мир. И в церковь бы надо сходить. Помнится, мама, в критически моменты всегда вспоминала Бога, не ленилась посетить святой храм и поставить свечку за… здравие, по-моему…”.

Кусок чёрствого хлеба и кипяток – даже такому, более чем скудному, завтраку Алексей радовался как ребёнок. В голове уже складывался план, как и где устроиться на работу. Дожёвывая хлеб, он достал из стопки бумаг ещё нестарый номер районной рекламной газетки, нашёл колонку “Работа” и пробежался по ней глазами.

…Менеджеры, риэлтеры, дилеры… Профессии – названия многих из них Алексей вообще не знал – мелькали затейливым калейдоскопом. Но, вот, попалось знакомое – “разнорабочий на стройку”.

Толпа людей разных возрастов, начиная от девочки-дошкольницы и заканчивая сухопарым стариком, грозно и негодующе гудела за дощатым забором. Внутри же ограждения деловито махал железным ковшом экскаватор, сновали рабочие, покрикивал прораб – рылся котлован под будущую “высотку еврокласса”. Вдоль забора, с внутренней стороны, расположилась и хмуро переминалась с ноги на ногу охрана, одетая в броскую защитную форму. Выделялся двухметрового роста, непомерно широкоплечий парняга. Он натужно жевал жвачку и постоянно надувал щёки, отчего напоминал откормленного бычка, или породистого хряка-производителя. Однако светило солнце, вился лёгкий ветерок между панельными домами, окружающими строительную площадку. Деревья качались натужно и важно.

Алексей, в числе других рабочих, широкой лопатой подчищал траншею от остатков земли. Одет был в синюю форменную одежду, сидевшую на нём мешковато. Прислушиваясь к гомону людей за забором, он чувствовал смутную тревогу.

Собравшийся народ протестовал против “незаконного” строительства, которое с ними, жителями близлежащих домов, никто не согласовал. А ведь стройка затевалась на месте старого сквера и детской площадки.

– Прекратите беззаконие!

– Долой мэра Маковецкого!

– Народ не потерпит!…

Крики и шум нарастали. Кто-то начал бить по забору, через него уже полетели камешки (пока мелкие), послышался плач ребёнка… Охрана заволновалась. Суета за забором усилилась, и вдруг понеслось русское:

– Э–эй ухнем! Ещё раз, ещё разик…

Раздался сильный удар! Пулемётной очередью пронёсся треск ломающихся досок, противный скрежет гнущихся, вылетающих из дерева гвоздей и секция забора с грохотом упала внутрь, образовав пыльное облако. Охранники едва успели отскочить. А в образовавшуюся широкую брешь хлынули передовые части воинственной толпы. Между ними и охраной сразу же завязалась потасовка.

Работа прекратилась, экскаватор вопросительно застыл с поднятым ковшом, а рабочие превратились в зрителей трагико-комического спектакля. Алексей растеряно смотрел, как мелькали разгорячённые лица, поднятые кулаки, неслась матерщина и терялись всякие нормы поведения и приличия. Так, “быкообразный” бесцеремонно, как пушинку, отбросил молодого парня на кучу мусора и схватил за волосы пожилую женщину, которая выделялась повышенной активностью: успела дать пощёчину одному из охранников. Женщина взвизгнула и ужом завертелась под рукой двухметрового. Тот возился недолго: оттащил её за забор, отшвырнул в сторону и принялся за мальчишку, который звонко выкрикивал подстрекательские лозунги, типа: