– У тебя конец четверти на носу, – напомнила я. – Может, лучше подготовиться к контрольным, чем… – я с трудом проглотила резкое «шляться неизвестно где», – гулять в плохую погоду?

– Тебе-то какое дело до моих оценок? Ты мне не мать!

Это был запрещенный прием, но Марья использовала его настолько часто, что он уже перестал действовать.

– Вот именно – я не наша мать, и я переживаю из-за твоих проблем. Я из кожи вон лезу, чтобы обеспечить тебе будущее. Может, хоть в этом ты мне поможешь?

Сестра набрала в грудь воздуха, словно готовясь к долгому спору, но потом выдохнула, как-то разом успокоившись, и начала расшнуровывать кроссовки.

Весь день я провела за ноутбуком, старательно разыскивая хоть какую-нибудь информацию. Читала форумы, блоги, статьи. Вот только реальных историй было мало, больше – мрачных, но нестрашных выдумок. Складывалось впечатление, что о происходящей жути молчали. То ли старались не будить лихо, то ли считали, что если о чем-то молчать, то оно и исчезнет. Глупо.

Марья уже давно закончила симулировать подготовку к контрольным и теперь в наушниках смотрела сериал на такой громкости, что я слышала отголоски реплик персонажей.

В конце концов я нашла пару интересных статей и просидела за ними до глубокой ночи, даже не заметив, как в комнате стемнело и единственным источником света остался мой монитор. Марья завалилась спать, с головой спрятавшись под одеяло. Я с нажимом помассировала веки, под которые словно раскаленного песка насыпали.

День оказался потрачен зря.

Ночью мне приснилось, как Марья неподвижно стоит у окна, блаженно глядя на небо. На лице у нее – все та же жуткая приклеенная улыбка и неподвижные стеклянные глаза.

Конечно же, мне это снилось. Иначе откуда я знаю, что сестра улыбалась?

Воскресенье началось с воплей. Я подскочила на кровати и бросилась на кухню, спросонья не сообразив, что кричала не Марья. Сама Марья топала за мною следом – инстинктивное любопытство оказалось сильнее ее нелюбви к матери.

Ничего удивительного не случилось – мать снова сломала руку и теперь сидела на полу и рыдала, жалея себя. От ее подвывающих всхлипов начала болеть голова, и я плеснула ей в лицо воды, чтоб она заткнулась. Хотя нестерпимо хотелось отвесить ей тяжелую оплеуху, какие любит раздавать она сама. Марья быстро потеряла интерес к происходящему и, дождавшись, когда я зафиксирую матери руку и уведу ее, спокойно уселась завтракать.

Все повторялось, как по сценарию. Раз-два в год мать умудрялась упасть на ровном месте и что-нибудь себе сломать, каждый раз превращая это во вселенскую катастрофу. С семнадцати лет я брала ее за шиворот и тащила в ближайший травмпункт. Раньше этим занимался отец.

В травмпункте мать уже узнавали и относились к ней со снисходительным пренебрежением. Даже старались принять побыстрее, наложить гипс и отправить восвояси, чтоб она не нервировала остальных беспрерывными рыданиями. Но сегодня было неожиданно много пациентов, в коридоре резко пахло кровью и медикаментами, а на узеньких скамеечках сидели мрачные подростки с ожогами разной степени тяжести. Дохулиганились.

Знакомый врач поздоровался на ходу, сочувственно покивал на рассказ об очередном переломе и даже послал ассистента в кладовку, за стулом для матери. Ждать предстояло долго. Краем уха я прислушивалась к разговору обожженных пацанов – вернее, к тем обрывкам фраз, что пробивались через мамины всхлипы.

Время тянулось утомительно медленно, я физически ощущала, как оно уходит водой из рук, лишая меня возможности защитить сестру. Я тихо бесилась из-за этого, едва сдерживалась, чтобы не наорать на мать, так не вовремя сломавшую руку, на подростков, болтающих без умолку, на врачей, бегающих туда-сюда, но не обращающих на нас внимания. Пару раз даже возникало желание плюнуть на все и свалить домой, оставив мать одну (в конце концов, она взрослый самостоятельный человек!), но ответственность не позволяла.

Чем дальше двигались стрелки часов, тем сильнее на меня накатывал страх, словно я опять упускала что-то безумно важное и необходимое. Я пыталась убедить себя, что Марья дома и в безопасности, но не получалось.

Когда в кабинет позвали мать, я уже едва не приплясывала от нетерпения, проклиная все на свете. Хорошо хоть пацанов уже по домам отпустили, долечивать результаты их смелых экспериментов.

Домой я тащила мать практически за шкирку, постоянно срываясь на бег. Тупая боль в лодыжке только подстегивала, напоминая об ужасной ночи. Когда я увидела, как последний троллейбус в наш район пытается уйти у нас из-под носа, я чуть ли не зарычала и бросилась бегом его догонять. Мать, охая, семенила позади.