Но зачем?

Подавальщица — темноволосая девица с темными кругами под глазами — подошла, чтобы узнать, не желает ли Мэтью еще чего-нибудь. Он отметил про себя, что нос у нее немного искривлен — вероятно, был сломан несколькими ударами кулака. Мэтью казалось, что это был город не людей, но чудовищ, вынужденных сражаться друг с другом, потому что с тем бедственным положением, в котором они оказались, просто нельзя справиться человеческой рукой.

Он посмотрел на часы над стойкой и заметил, что время приближалось к десяти часам вечера.

— Не подскажете ли, — заговорил он с девушкой. — Где находится таверна «Три Сестры» на улице Флинт?

— Слышала о ней.

Она, похоже, нуждалась в подсказке, чтобы продолжить.

— И… далеко ли она?

Ей пришлось спросить у мужчины за стойкой, который ответил:

— Южнее, ближе к реке. Может… ух… полмили, я думаю. Но сэр… если вы думаете отправиться туда, я бы посоветовал вам подумать дважды. Та дорога ужасна: одни дикари направо и налево… там небезопасно.

— Там тебе глотку перережут — пикнуть не успеешь, — сказал один из посетителей, и пьяная светловолосая проститутка, сидящая на его коленях, невнятно буркнула что-то себе под нос. — Там, внизу никакой ебучей морали нет!

— Этого я и боялся, — обреченно сказал Мэтью. — Спасибо вам всем.

Он попросил еще одну кружку эля и расстарался, чтобы улыбнуться подавальщице. Она, надо думать, могла ответить тем же, если б не забыла, что такое улыбка, но вместо того она отвернулась с таким выражением, словно ей только плюнули в суп.

Молодой человек выпивал и размышлял. Так или иначе, рано или поздно ему придется набраться храбрости и выбраться на улицы Уайтчепела. Оказалось, что число посетителей «Лошадиной Головы» начинает увеличиваться только к полуночи. Мэтью мог бы выпить еще кружку эля для храбрости, но тогда он лишится большей части денег, как и большей части чувств. Лучше оставить при себе немного и того, и другого, и посмотреть на сложившуюся ситуацию с более-менее ясной головой.

Еще час он неспешно потягивал эль и наблюдал, как приходят и уходят обитатели Уайтчепела. Началась игра в кости, в какой-то момент дубинка хозяина таверны врезала по столу играющих, чтобы пресечь не успевший начаться спор, прежде чем он перерос в неконтролируемую, жестокую бойню, в которой в ход могли пойти твердые кулаки. Мимо прошагали несколько вульгарно одетых девиц, пробормотавших что-то томным шепотом, и, как только они скрылись в тени, настало время для Мэтью всерьез задуматься над своей задачей.

Он принял решение: наведаться в таверну «Три Сестры», выяснить, в чем дело и что от него требуется, а затем сдаться в Хаундсвич. Жизнь сбежавшего преступника была не для него.

— Вы не направите меня на юг? — попросил Мэтью хозяина заведения, который дал ему указание двигаться в сторону таверны «Дуб и Восьмерка» на Пинчин-Стрит.

— Спасибо, — ответил молодой человек и оставил мужчине за стойкой и девушке подавальщице немного монет в знак вознаграждения. Затем он взял фонарь, крепче запахнул плащ, потому что ночь становилась холоднее, водрузил на голову треуголку, немного наклонив ее влево, и направился на юг.

Он не ошибся: этот район по-настоящему оживал, только когда время переваливало за полночь, потому что сейчас по улицам в тумане ходило столько же народу, сколько можно было встретить в Нью-Йорке в полдень. Похоже, в каждом квартале было не меньше четырех таверн, и все они сейчас были почти переполнены. Вдруг из дверного проема вылетело тело, когда Мэтью как раз проходил мимо, а за телом показался огромный чернобородый зверь в кожаном фартуке, который, похоже, собирался вылить на голову чем-то не угодившему ему мужчине ведро человеческих испражнений, к большому удовольствию публики, материализовавшейся буквально из воздуха подле сего трагикомического действа.

Улица изогнулась влево и начала уходить вниз, спускаясь к Темзе. Мэтью шел быстрым шагом, голова его вращалась из стороны в сторону, как на шарнирах. Рядом проскакал галопом всадник на лошади — похоже, яростно гонясь за кем-то. Мэтью чувствовал запах пепла сгоревших зданий, пока делал несколько крюков, чтобы не завязнуть в грязи. Откуда-то послышался женский крик, вскоре ставший еще пронзительнее, а затем переросший в пугающий истерический смех. Впереди, в полутьме раздался пистолетный выстрел.

Первое, что собирался сделать Мэтью, так это спросить у человека, скрывавшего свое лицо за позолоченной маской, почему, ради всего святого, он выбрал столь безнадежное место для своего очищающего пути. Молодой человек полагал, что это не слишком неудобный вопрос к человеку, который лишил жизни уже шестерых преступников и готовил свой меч к новой крови.

Он прошел через район, где пестрые трясогузки маршировали из стороны в стороны, как солдаты смертоносной армии, готовые сбрасывать свои «подарки» на кареты и прямо на головы лошадям. Впрочем, хитрые птахи словно бы знали, что если будут вести атаки слишком сильно, то их излюбленные повозки больше не будут появляться здесь, так как в таком виде не будут нужны клиентам, поэтому сдерживали свой норов. В этом квартале все деревянные дома чуть кренились в сторону и прислонялись друг к другу, в связи с чем создавалось впечатление, что их крыши могут в любую минуту соскользнуть вниз, как слои гнилых пирожных. В розоватом свете ламп Мэтью был практически сбит с ног повозкой, везущей на себе нескольких женщин, направлявшихся к одной из дверей домов, где ожидали сутенеры, вооруженные крепкими дубинками и топорами. Мэтью приметил несколько недурных собой дам и подумал о здешних расценках, когда повозка подъехала к двери. Однако он решил, что ощущение того, что ему могут предоставить как девицу восемнадцати лет, так и девочку десяти — одинаково раскрашенных под кукол неопределенного возраста — будет преследовать его вечно, поэтому он постарался миновать этот квартал поскорее, провожаемый взглядами вульгарно вставших в дверных проемах дам.