Майкл рыскал по темному лесу.

Его охота сегодня оказалась более удачной, чем прошлой ночью. Он набрел на поляну, на которой мирно паслись три оленя — самец и две оленихи. Почувствовав опасность, они сорвались с места, но одна из самок хромала и не могла уйти от волка, который быстро догонял ее. Майкл видел, как ей больно; одна из ног оленихи была сломана, и кости плохо срослись. Он набросился на нее и повалил на землю. Борьба заняла всего несколько секунд.

Он съел сердце; было очень вкусно. С его стороны это вовсе не было проявлением какой-то особой, хищнической жестокости; просто жизнь была такова. Олень и олениха недолго постояли на вершине холма, глядя оттуда на волчье пиршество, а потом растворились в ночи. Он наелся досыта. Было бы крайне неразумно бросать оставшееся мясо; он отволок добычу в густой ельник и пометил территорию вокруг — на тот случай, если сюда вдруг забредет собака фермера. Завтра ночью это мясо будет еще вполне съедобно.

Кровь и соки сырого мяса придали ему силы. Он ожил, мускулы стали упругими. Но вся его морда и брюхо были в крови, и, прежде чем лезть через открытое окно в дом, нужно было что-то срочно предпринять. Он бежал по лесу, принюхиваясь, пока наконец не почувствовал, что в воздухе запахло сыростью. Вскоре он услышал плеск ручья, бегущего по камням. Он вошел в него и принялся плескаться в студеной воде, смывая с себя кровь. Он старательно вылизал лапы, чтобы убедиться, что на когтях не осталось крови, и, утолив жажду, отправился в обратный путь.

Еще в лесу он снова превратился в человека и, поднявшись с земли, побрел к дому, ступая босыми ногами по майской траве.

Ее он почувствовал сразу же. Корица и кожа. Он видел ее темный силуэт, очерченный бледно-голубым контуром. Она сидела в кресле, стоявшем в углу.

Он слышал, как гулко стучит ее сердце. Наверное, оно билось так же сильно, как и его собственное, когда он встал перед ней.

— И как долго ты здесь сидишь? — спросил он.

— Час. — Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. — Может быть, немножко больше. — Голос подвел ее.

— И все это время ты дожидалась меня? Я польщен.

— Я… думала проведать тебя. — Она откашлялась и как будто случайно перешла к следующему вопросу: — Майкл, где ты был?

— Просто гулял. Я не хотел выходить через дверь. Я боялся потрево…

— Сейчас три часа ночи, — перебила Чесна. — И почему ты голый?

— По религиозным соображениям. Ходить одетым после полуночи — большой грех.

Она решительно поднялась.

— Перестань паясничать! Здесь нет ничего смешного! Господи! Кто из нас сошел с ума: ты или я? Когда я увидела твою пустую постель… и это открытое окно, я не знала, что и подумать!

Майкл опустил раму, закрывая окно.

— И что же ты подумала?

— Что… что ты… нет, так не бывает!

Он обернулся к ней.

— Что я — что? — тихо переспросил он.

Чесна хотела было произнести это слою, но оно застряло у нее в горле.

— Как… ты тогда вышел к лагерю? — наконец выговорила она. — В темноте. В чужом лесу. Просидев двенадцать дней на голодном пайке. Как? Ответь же мне, Майкл. Как?

— Я уже рассказывал тебе об этом.

— Нет, ты только обещал, но потом ушел от ответа. Может быть, потому, что рационального объяснения этому не существует. И вот я прихожу к тебе в комнату и вижу, что окно открыто, а кровать пуста. А потом ты влезаешь через окно совершенно голый и еще пытаешься обратить все в шутку.

Майкл пожал плечами:

— А что, по-твоему, можно еще сделать, когда тебя застают врасплох с голой задницей?

— Но ты так и не ответил на мой вопрос. Где ты был?

Он говорил спокойно, тщательно взвешивая каждое свое слово.

— Мне нужно больше двигаться. Но доктор Стронберг, видимо, считает, что я не готов еще к чему-либо более подвижному, чем партия в шахматы. А между прочим, сегодня я обыграл его в двух партиях из трех. Но так или иначе, я выходил на улицу вчера ночью и сделал то же самое сегодня. Я не стал одеваться, потому что ночь теплая, и мне хотелось, чтобы тело дышало. Разве это преступление?

Чесна немного помолчала, а затем сказала:

— И ты отправился гулять даже после того, как я рассказала тебе о волке?

— В этих лесах водится столько зверья, что волк не станет нападать на человека.

— О чем ты говоришь, Майкл? — спросила она.

Майкл соображал быстро.

— А разве я тебе не рассказывал? Сегодня утром из окна я видел двух оленей.

— Нет, ты мне ничего об этом не говорил. — Она не двигалась и стояла близко к двери, чтобы в случае чего успеть добежать до нее. — У волка, которого я видела… были зеленые глаза. Такие же, как у тебя. И черная шерсть. Доктор Стронберг прожил здесь почти тридцать пять лет, и за все это время никогда не слышал о том, чтобы в этих лесах объявился хотя бы один волк. Фритц родом из деревни, это меньше полсотни километров к северу отсюда, и он тоже никогда не слышал, чтобы в этих местах водились волки. Разве это не странно?