— Не по своей воле, — возразил Мэтью. — Она знала, что одежду у нее все равно отберут, и решила отдать ее сама.

— Да. И что это говорит нам об этой женщине?

— То, что она хочет сохранить как можно больше власти над собой. Или, во всяком случае, не дать эту власть Бидвеллу.

— Гм! — Вудворд снова шагал на запад по улице Истины, и Мэтью рядом с ним. Деревня казалась очень тихой, но кое-кто из жителей шел по своим будничным делам. Две женщины переходили впереди дорогу, одна из них несла большую корзину. Прошел мужчина, ведя под уздцы вола, запряженного в телегу, на которой лежали тюки сена и несколько бочек. — Хотел бы я знать, — сказал магистрат, — что у тебя за интриги с миссис Неттльз?

— Простите, сэр?

— Это выражение невинного удивления можешь кому угодно другому показывать. А я тебя слишком хорошо знаю. Сегодня, как и в любой другой день, ты не стал залеживаться в постели. Я даже подозреваю, что ты встал рано от нетерпения. Почему же миссис Неттльз сказала такое Бидвеллу?

— Я… я ей обещал, что не обману ее доверия.

Вудворд резко остановился и на этот раз посмотрел на Мэтью более проницательным взглядом.

— Если это имеет отношение к мадам Ховарт, я должен быть поставлен в известность. Более того, твоя обязанность как моего клерка — меня информировать.

— Да, сэр, я знаю. Но…

— Обещай ей все, что ты хочешь, — договорил Вудворд, — но сообщи мне то, что я должен знать.

— Она просила меня ни слова не говорить мистеру Бидвеллу.

— Хорошо, я тоже не скажу. Говори.

— В сущности, она просила, чтобы мы с вами оба подошли к этому делу непредвзято. Она считает, что мадам Ховарт обвинена ложно.

— И она тебе сказала, почему она так считает?

— Нет, сэр. Она лишь высказала опасение, что наш ум будет отравлен.

Вудворд поднял глаза на луг на той стороне улицы Истины, где паслись несколько коров. В гороховом поле стояла на коленях женщина в соломенной шляпе, а ее муж тем временем прибивал кровельную дранку на крышу дома. Неподалеку, по другую сторону дощатого забора, виднелся фермерский дом, явно оставленный его прежними обитателями, и поле при нем превратилось в болотистую пустошь. Три коровы влезли на крышу брошенного дома и уставились на Вудворда, как троица магистратов в черных мантиях. Наверное, подумалось ему, они ждут, пока и соседи на той стороне ограды покинут местность.

— Ты знаешь, — сказал он спокойно, — что, если Рэйчел Ховарт действительно ведьма, то у нее есть возможности воздействия, далеко выходящие за пределы нашего понимания.

— Миссис Неттльз просила меня не упоминать о нашем разговоре Бидвеллу по той причине, что он сочтет ее подверженной чарам.

— Гм… — задумчиво сказал Вудворд. — Яд могут подать в разных чашах, Мэтью. Я бы осторожнее выбирал, из которой стану пить. Пойдем дальше. — Они двинулись в путь. — А что ты думаешь о рассказе Ноулза?

— Вранье. Он хочет выбраться из камеры.

— А метки Дьявола на теле женщины?

— Неубедительно, — ответил Мэтью. — Такие отметины у многих и часто бывают.

Он не стал говорить о пигментных пятнах на лысине Вудворда.

— Согласен. А что ты скажешь о куклах?

— Я думаю, что вам следует самому на них посмотреть.

— Согласен. Прискорбно, что мадам Грюнвальд вне пределов досягаемости.

— Вам следует попросить у Бидвелла список свидетелей, которые есть в пределах досягаемости, — предложил Мэтью. — И потом организовать место для допросов, где Бидвелл не сможет вмешиваться.

— Да. — Вудворд кивнул и бросил на Мэтью косой взгляд. — Разумеется, мы должны будем еще раз побеседовать с мадам Ховарт. Со временем. Похоже, что она готова была принимать твои вопросы, но глуха ко всем остальным. Почему это, как ты думаешь?

— Не знаю, сэр.

Вудворд прошел еще несколько шагов и только потом продолжил:

— Не считаешь ли ты возможным, что она заранее знала о твоем сегодняшнем разговоре с миссис Неттльз? Знала, что он состоится? И тогда это поведение — отвечать только на твои вопросы — могло бы… как бы это сформулировать? — дать ей некоторое твое расположение.

— Я ведь только клерк. У меня нет…

— …никакого влияния? — перебил Вудворд. — Значит, ты понял смысл моих слов?

— Да, сэр, — вынужден был признать Мэтью. — Я вас понял.

— И ее нежелание или неспособность произнести молитву Господню в особенности ее изобличает. Если она хотела или могла бы ее произнести, почему она этого не сделает? У тебя есть какие-нибудь теории?

— Никаких.

— Кроме очевидной — той, что — по словам Пейна — у нее обуглился бы язык от упоминания Отца Небесного. Это уже случалось на процессах о колдовстве, когда обвиняемый пытался произнести молитву и падал в судорогах боли на пол в зале суда.

— Случалось ли когда-нибудь, чтобы обвиненный в колдовстве произносил молитву и был освобожден?

— Об этом я ничего не могу сказать — я далеко не специалист в таких вопросах. Знаю, что некоторые ведьмы способны произнести имя Божие без вредных последствий, будучи как-то защищены своим хозяином. Такие случаи мне известны из судебных отчетов. Но если бы мадам Ховарт произнесла молитву — целиком и полностью, благочестиво — и не потеряла сознание и не упала, крича от боли, это был бы огромный шаг в ее деле. — Магистрат нахмурился, глядя на кружащую вверху ворону. Ему пришла мысль, что Дьявол умеет принимать множество обличий и следует быть весьма осторожным с тем, что он говорит и где говорит. — Но ты заметил ведь, что сегодня мадам Ховарт сделала своего рода признание?