— Только руки неохота марать. Слишком жирно для тебя, — вынес свой приговор Франко. — Ты еще совсем как человек. Оставлю-ка я тебя здесь, чтобы ты не нашел дорогу к дому. А ведь ты не найдешь ее, не-е-т… не найдешь… — Он провел рукой по кровоточащей ране и вновь взглянул на ладонь. — Мать твою!.. — зло выругался он.

— За что ты так меня ненавидишь? — только и сумел выдавить из себя Миша. — Ведь я не сделал тебе ничего плохого.

Франко ответил не сразу, и мальчик стал уже думать, что тот пропустил его вопрос мимо ушей. Но Франко вдруг ядовито заговорил:

— Виктор считает тебя особенным. — Последнее слово он произнес невнятно, как будто за этим крылось что-то неприличное. — Он говорит, что еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь так отчаянно хотел выжить и боролся со смертью, как ты. Он уверен, что ты далеко пойдешь. Ты для него как свет в окошке! — Франко обиженно фыркнул. — А я скажу тебе, что ты сопливый щенок, просто очень везучий, гад. У нас всегда каждый был сам за себя, прежде Виктор никогда и ни для кого не охотился. А тебе он таскает жратву, да еще твердит все время, что ты, видишь ли, пока не готов к превращению. Но вот что я тебе скажу: запомни, или ты станешь одним из нас, или же мы сожрем тебя. И тогда я, именно я, размозжу тебе череп и проглочу мозги. Что ты на это скажешь?

— Я. Я скажу… — Миша снова попытался встать. По лицу его струился липкий пот. Но он не сдавался. Земля уходила у него из-под ног, но мальчик устоял, пошатываясь и тяжело дыша, он не отступил. — Я думаю… когда-нибудь… мне придется убить тебя, — выдохнул он.

Франко даже рот разинул от неожиданности. Молчание затянулось; где-то вдалеке перекликались вороны. Франко невольно усмехнулся — даже и не усмехнулся, а презрительно фыркнул, но тут же поморщился, прикоснувшись к кровоточащей щеке.

— Ты? Убьешь меня? — Он снова усмехнулся и снова поморщился. Он разглядывал мальчика в упор, и взгляд его безжалостных глаз был холоден. — Ну, да ладно. Так уж и быть. На этот раз я тебя прощаю, — великодушно объявил Франко; но Миша догадался, что он, должно быть, просто боялся гнева Виктора. — Как я уже сказал, ты везучий.

Прищурившись, он снова огляделся по сторонам. Берсеркер не оставил здесь иных следов своего пребывания, кроме разоренных могил; нигде не было видно ни клочка его шерсти, зацепившегося за нижние ветви кустов, и, видимо, для того чтобы скрыть собственный запах, берсеркер вывалялся в гниющих на земле останках. Франко подумал, что это святотатство свершилось здесь не менее шести-семи часов назад, а значит, берсеркер давным-давно убрался из этих мест. Он сделал еще несколько шагов, наклонился, взмахом руки отогнал мух, поднял с земли оторванную от тельца ручку с крошечной ладошкой и выпрямился. Он осторожно дотрагивался до пальчиков, разглядывая их, словно лепестки диковинного цветка.

— Это был мой сын, — чуть слышно проговорил он.

Франко нагнулся и, захватив горсть земли, положил ручонку растерзанного малыша в образовавшуюся ямку, разровнял землю и сгреб на это место пожухлые листья. Он долго еще неподвижно сидел на корточках, а мухи продолжали кружить у него над головой. Несколько из них опустились на кровавую рану на щеке, но Франко не шелохнулся. Он сидел, отрешенно глядя на прошлогодние листья, лоскутным одеялом покрывавшие темную лесную землю.

Затем он резко выпрямился и, не удостоив Мишу даже взглядом, решительно зашагал прочь.

Миша дождался, пока Франко скроется в лесу; он и сам знал дорогу домой. В конце концов, если он даже вдруг и заблудится, то его наведет на след запах свежей крови Франко. Силы возвращались к нему, сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Напоследок он окинул взглядом разоренное лесное кладбище, отчего-то вдруг задавшись вопросом: где суждено быть его могиле, когда он умрет, и кто тогда засыплет землей его кости? Но, опомнившись, он отогнал от себя мрачные мысли и отправился в обратный путь, не отрывая глаз от следов Франко, едва различимых на темной земле.

С того дня минуло еще три весны. Наступило лето. Михаилу шел уже двенадцатый год. Ренату одолели глисты, и она чуть не умерла, заразившись от мяса убитого кабана. Виктор заботливо выхаживал ее, и дело пошло на поправку. Он ради нее ходил на охоту, доказывая тем самым, что и ему не чужды человеческие чувства. У Павлы от Франко родилась девочка; малышка умерла в страшных муках, когда ей было всего два месяца от роду. Ее маленькое тельце билось в конвульсиях, покрываясь светло-коричневой шерстью. Никита с Алекшей тоже готовились произвести на свет потомство, но эта беременность закончилась неудачей на четвертом месяце, и младенец, которому так и не суждено было родиться на свет, покинул утробу матери вместе с потоком крови и бесформенными комками плоти.

Михаил теперь носил сандалии и накидку из оленьей шкуры, которую Рената сшила для него. Старая одежка поистрепалась, и он давно вырос из нее. Михаил рос, превращаясь в неуклюжего, долговязого подростка, и на груди и плечах у него уже начинали расти черные волосы. Он рос не только физически; не прерывались занятия с Виктором математика русская история, языки, классическая литература — все, чему Виктор мог его научить. Временами знания давались ему легко, но иногда учение не шло, и тогда лишь громогласные окрики Виктора, раздававшиеся в полутемной, освещенной единственным факелом келье подвала, могли заставить его взять себя в руки и сосредоточиться. Шекспира Михаил читал, можно сказать, даже с удовольствием, и больше всего ему нравились мрачные эпизоды и призраки из «Гамлета».