Майкл выстрелил в него не задумываясь. Пули прошили солдатский мундир на груди, тело судорожно задергалось, словно это был не человек, а деревянная марионетка. Выпустив первую очередь, Майкл обернулся и открыл огонь по солдатам в грузовике. Стук топоров затих; несколько мгновений и заключенные, и фашисты никак не могли прийти в себя от неожиданности, они как истуканы замерли на месте. Но зато потом началось великое столпотворение.

Сидевшие в грузовике трое солдат упали замертво, насквозь прошитые автоматными очередями. Лейтенант Целлер успел залечь на полу кузова, чтобы уберечься от свистевших вокруг пуль, и схватился за свой пистолет. Стоявший рядом с Гюнтером солдат вскинул карабин, прицеливаясь в Майкла, и Гюнтер всадил лезвие своего топора ему промеж лопаток. Двое других бойцов Сопротивления тоже перешли к решительным действиям; топор Дитца снес одному из солдат голову, а Фридрих был убит выстрелом в сердце, когда он занес топор для удара.

— Ложись! — кричал Майкл перепутанному Мышонку, стоявшему прямо на линии огня.

Его широко распахнутые от ужаса голубые глаза были устремлены на мертвого немца в сене. Мышонок не двинулся с места. Майкл подскочил к нему и ткнул его прикладом автомата в живот. Это был единственный выход из положения. Мышонок согнулся пополам и упал на колени. Выпущенная из пистолета пуля отколола от стенки повозки большую щепку, которая, пролетев мимо Майкла, вонзилась в круп лошади. Лошадь, пронзительно заржав, взвилась на дыбы. Припав на колено, Майкл выпустил еще одну очередь по грузовику, прострелил шины и вдребезги разнес ветровое стекло, но Целлер снова залег на дне кузова, крепко прижавшись к его дощатому полу.

Гюнтер взмахнул топором и отсек руку солдату, который чуть было не пристрелил его из своего «шмайссера». Гюнтер завладел его оружием и выпустил длинную очередь вдогонку двум другим фашистам, пытавшимся укрыться за деревьями. Оба они упали как подкошенные. Пули свистели у Майкла над головой, но Целлер стрелял наугад, у него не было возможности прицелиться. Майкл подобрался к повозке и запустил руку в сено. Еще одна пуля угодила в дощатую стенку воза, осыпав Майкла градом острых щепок, одна из которых угодила ему в лицо, вонзившись в кожу в дюйме от левого глаза. Но Майкл уже нашел, что искал. Он вытащил из-под сена ручную гранату. Целлер истошно вопил в надежде, что кто-нибудь из его солдат услышит его:

— Стреляйте! Убейте вон того, у повозки! Убейте этого сукина…

Майкл бросил гранату. Она упала на землю рядом с грузовиком, подпрыгнула и закатилась под машину. Майкл бросился ничком на землю, заслонив Мышонка своим телом и закрывая руками голову.

Граната взорвалась. Раздался глухой грохот, и грузовик взлетел на воздух. Ярко-оранжевые и багряные языки пламени окутали машину, над ней поднялся жаркий огненный столб. Огонь добрался до бензобака. Целлер больше не стрелял. Сверху сыпались обрывки горящей ткани и куски оплавленного жаром металла. Испуганная лошадь шарахнулась в сторону и, сорвавшись с привязи, понеслась во весь опор по дороге, увлекая за собой подпрыгивавшую на ухабах, грохочущую повозку. Гюнтер и Дитц, завладевшие оружием убитых фашистов, по-прежнему оставались на вырубке, среди пней свежесрубленных сосен, продолжая перестреливаться с четырьмя солдатами, которым удалось уберечься от пуль. Один из фашистов запаниковал и, вскочив с земли, бросился к лесу. Не успел он сделать и нескольких шагов, как Дитц сразил его выстрелом в голову. От толпы заключенных отделились двое. Размахивая топорами, они набросились на уцелевших конвоиров; оба погибли, не успев довести начатого дела до конца. Но на их место пришли трое других военнопленных. Замелькали топоры, и даже на расстоянии было видно, как темное железо становится красным от крови. Прогремел последний выстрел, раздался чей-то предсмертный вопль, и все стихло.

Майкл встал, поднял с земли автомат; дуло его было еще теплым. Гюнтер и Дитц вышли из своего укрытия и добили раненых. Майкл наклонился и потряс Мышонка за плечо.

— Ты как? В порядке?

Мышонок сел на земле, изумленно моргая покрасневшими, слезящимися глазами.

— Ты меня ударил, — наконец выдохнул он. — Почему ты меня ударил?

— Потому что иногда бывает лучше получить прикладом по пузу, чем пулю в лоб. Встать можешь?

— Не знаю…

— Значит, можешь, — заключил Майкл, поднимая его с земли.

Мышонок все еще сжимал в руках топор. Он вцепился в него мертвой хваткой — так, что побелели суставы пальцев.

— Нам нужно поскорее выбираться отсюда, прежде чем нагрянут немцы, — говорил ему Майкл.

Он огляделся по сторонам, ожидая увидеть разбегающихся во все стороны, скрывающихся в лесу заключенных, но те стояли в стороне или просто сидели на земле, как будто дожидались, когда за ними пришлют еще один грузовик с конвоем. Мышонок покорно брел в нескольких шагах позади него. Майкл подошел к высокому темнобородому мужчине.

— В чем дело? — спросил у него Майкл. — Вы свободны, если хотите, можете отправляться на все четыре стороны.

Темнобородый чуть заметно улыбнулся.

— Свободны… — прошептал он с резавшим ухо явно украинским акцентом. — Свободны. Нет. — Он покачал головой. — Не думаю.

— Кругом леса. Так почему же вы не бежите?

— Бежать? — Другой заключенный, оказавшийся еще изможденнее, чем первый, поднялся с земли и встал рядом. У него было лицо с выдававшимся вперед подбородком, а голова обрита наголо. Его говор был характерен для северных областей России. — А куда бежать-то?

— Ну, не знаю. Просто… подальше отсюда.

— А зачем? — задал вопрос темнобородый, недоуменно поднимая свои густые брови. — Кругом фашисты, они везде. Это их страна. И куда бежать, куда податься, чтобы они не смогли нас больше изловить?

Этого Майкл никак не ожидал. Он никогда не мог себе представить, что во всем мире найдется хоть один человек, который, по счастливой случайности освободившись от оков, не устремится прочь, а, напротив, останется в неволе, не предприняв даже малейшей попытки избежать новых оков. Он понял: эти люди слишком долго находились в заключении. Так долго, что успели позабыть, что такое свобода.