Как только он принял решение, его редко можно изменить. Пока что.

Дрем любил своего отца, но в последнее время его все больше и больше расстраивало то, как отец обращался с ним, избегал вопросов, относился к нему как к младенцу.

Двадцать одно лето. Я мужчина.

Его отец перевернул его поврежденную руку, которую Дрем зашил.

'Как дела?' спросил Дрем.

'Чешется', - сказал Олин, затем пожал плечами. Хороший знак. Лодыжка?

'Болит. Я выживу".

Давай закончим с этим, запряжем пони и будем ждать горячей еды, чашку медовухи и миску горячей воды, чтобы отмочить ноги, и сможем оценить травмы".

Дрему понравилось, как это звучит, и мысль об этом разожгла огонь в его конечностях. Это сделало работу по поиску и очистке от пыли ведер и бочек с негашеной известью, солью и дубовой корой менее утомительной.

У Дрема уже урчало в животе, когда они привели пони из загона и разместили их в конюшне. Как ни заманчиво это было, но в прошлом году они на собственном опыте убедились, что нельзя оставлять животных на ночь на улице. На севере водились хищники, которым нравился вкус лошади.

Облака были низкими и раздутыми, солнце лишь слабо светило на горизонте, когда они вышли из конюшни и направились через небольшой двор к своей хижине.

Звук приближающихся копыт нарушил их дружескую тишину, становясь все громче. Они остановились на ступеньках хижины, и Дрем заметил, как его отец ослабил нож в ножнах и сделал шаг ближе к топору, прислоненному к деревянному столбу.

Это был Ульф, кожевник. Он въехал во двор на гнедом пони, который казался слишком маленьким для него, поднял руку в знак приветствия и с трудом сошел с него, приближаясь к ним своей неспешной походкой.

Я так и думал, что ты вернулся", - с ухмылкой сказал Ульф, указывая на дым, поднимающийся из трубы.

Ульф был на несколько лет моложе отца Дрема, но выглядел старше. В основном седой, с несколькими полосками черного цвета в волосах, толстопузый, с пальцами, испачканными химией его ремесла. Он был одним из немногих, к кому Олин испытывал нечто большее, чем простое расположение, и прошлой зимой они провели много вечеров у костра в обществе друг друга.

Может быть, это потому, что он был таким же, как мы, когда-то. До своей травмы.

Ульф был траппером, как и они, любил похвастаться, что помогал ставить первые столбы в стенах Кергарда более десятка лет назад, и каждую весну и лето ставил капканы вдоль Бонефелла. После ранения - в рассказе о волчице, которая с каждым разом становилась все больше и страшнее, - Ульф отошел от ловли и стал городским кожевником, скупая шкуры и шкурки у тех, кто все еще охотился на севере, и превращая их в выделанную кожу. Он был искусным мастером; отец Дрема говорил, что у него никогда не было пары более подходящих сапог, чем те, что сделал Ульф. Когда Дрем и Олин приехали в Кергард пять лет назад, Олин завязал дружбу с кожевником, который помог им построить хижину и прилегающую к ней усадьбу.

Однако сейчас Дрем заметил, как напрягся Олин при появлении кожевника, и его взгляд на мгновение переместился за сарай.

Он беспокоится об этой глыбе камня.

'Хороший сезон охоты?' спросил Ульф.

Да, достаточно хороший", - сказал Олин.

Я надеялся купить или обменять твои шкуры, - сказал Ульф.

Пожалуйста, подумал Дрем. Он ненавидел процесс дубления гораздо больше, чем холодные ночи, твердый камень и корни во время охоты.

Мы как раз говорили о том, что начнем дубить с утра, - сказал Олин, поглаживая свою короткую бороду.

Я дам вам хорошую цену и избавлю вас от тяжелой работы, а запах...

Мы не боимся тяжелой работы, не так ли, парень? сказал Олин.

'Нет, па.'

Но запах. Пожалуйста...

Олин увидел взгляд Дрема.

'Ну, это то, что мы не против обсудить, я полагаю, не так ли, Дрем?'

'Нет, нет, не против', - сказал Дрем, стараясь, чтобы его надежда не расплылась по лицу.

'Мы съездим в город на утро и поговорим об этом еще раз', - сказал Олин.

Ну, я бы хотел поговорить об этом сейчас, если тебе не все равно. Не люблю ложиться спать с незаконченными делами, у меня болят кишки, и я не могу заснуть. Но это трудно, когда пахнет готовящейся едой", - сказал Ульф, чмокнув губами и подняв голову, чтобы принюхаться. 'Отвлекает, это точно'.

Олин нахмурился, его взгляд снова переместился за сарай, но затем его лицо расплылось в улыбке. Тогда лучше сделать что-нибудь с этой дырой в твоем животе", - и с этими словами они все вошли в хижину.

Кергард стал больше, чем когда мы уезжали, - сказал Олин, макая в миску черный хлеб.

Ульф достал буханку из седельной сумки, пристегнутой к его лошади. "Никогда и никуда не ходи без буханки хлеба - с ним любая еда становится вкуснее", - сказал Ульф, и Дрем вынужден был признать, что с ним его миска тушеного мяса стала намного вкуснее, так как он отломил большой кусок и впитал последнюю порцию густой подливы, блестящей от жира и лукового сока на дне миски.