Счастливые детские глаза и застывший в нерешительности призрак. Минуту назад он жаждал хоть чем-то помочь этому малому, разве что-то изменилось? Теперь же видно, что помощь ему нужна гораздо больше чем раньше. Он ведь помнил, что был когда-то врачом. А это не только мерить температуру у деток, которые не хотят идти в школу, не только красивые студентки, у которых слишком много прогулов, и им нужна справка задним числом. Людей приходилось лечить самых разных, скандальных старух, вонючих бомжей, бандитов, алкашей, и это только те, кто обитал в его хрущевке, как и везде. Он отказал всего лишь раз, и причин для этого было гораздо больше, чем вид этого мальчика.

– привет, малыш.

– ПРИВЕТ – раздалось со всех сторон.

Это был не один голос, скорее несинхронный хор, реальность качнулась, но мальчик как будто не слышал ничего и продолжал улыбаться. Ощущение давления было странным, как будто кто-то держит над тобой скалу и очень старается, чтобы она не упала, хотя и хочет этого.

– Не бойся – на одном из лиловых наростов появилась щель и изогнулась в улыбку, из хора выделился отдельный голос. Очень самодовольный и снисходительный голос. – Мы тебя не тронем.

В это совершенно не верилось, а в данный момент он понял еще одну вещь, он не знает, как отсюда выйти. Беспомощность грозила перейти в отчаяние, страх за подобие тела, которое только обрел, мешал думать. Большую часть молодости он прожил как перекати-поле, по съемным квартирам, по подработкам, со скромным, компактным гардеробом. А если случалось где-то надолго задержаться, то он начинал обрастать вещами, мебелью, отношениями. Но параллельно с этим рос и страх, что-то из этого или вообще все потерять. А когда жить в таком напряжении надоедало, он снова срывался с места в поисках спокойствия. А тут такое, снова вернуть свое «я» и ты точно знаешь, что его могут легко стереть. Очень хотелось бежать.

– Я же сказал, что мы не тронем! – Голос гремел, но, кажется, он обращался не к нему.

Тут заворочался еще один нарост на теле мальчика.

– Отпускаю. – Сказал новый голос, он царапал ухо и дрожал толи от страха то ли от ненависти.

Ощущение, что ты загнанная мышь тут же пропало и стало даже немного стыдно за только что пережитые эмоции. Первую смерть он принял насколько смог стойко. Выбирать особо не из чего, силу мне показали, надо разговаривать.

– Здравствуйте.

– Вежливый, – сказал снисходительный голос.

– Напуганный, – сказал дрожащий голос.

– Позволите задать вопрос?

– Дозволяю – ответил снисходительный.

– С кем имею честь разговаривать?

– С друзьями этого мальчугана, - голос наполнила ирония.

Взгляд невольно вернулся к лицу мальчика, он смотрел на него и что-то беззвучно шептал и улыбался. Он улыбнулся еще шире, и глубокая трещина на нижней губе наполнилась красным, и тонкая струйка потянулась к подбородку. Кап, кап, кап. Один из маленьких пульсирующих шаров на груди дернулся навстречу маленькому ручейку. Но тут оживился третий большой шар, который молчал, несколько лиловых нитей выросло на его поверхности и сразу опутало маленький шар. С явным напряжением они оторвали его от груди и прижали к большому шару, быстро сравняв его с остальной поверхностью.

– Что-то не бросается в глаза, что вы друзья, – слова были произнесены на автомате, оторвать взгляд от этого было трудно.

– Плохие друзья, очень плохие. Но все же друзья, – ответил снисходительный.

Аналогия была понятна, в моем детстве друзья были самыми разными, и те, с кем родители говорили не водиться, тоже присутствовали. Отчасти это был протест, никто не должен указывать с кем мне общаться. С другой стороны некоторых вещей ты действительно не замечаешь в юном возрасте. Был у нас во дворе Гриша, самый здоровый, первым закурил, первым попробовал водку, первый познал женщину, первый за это и сел, потому что женщина была против. И этот Гриша всегда защищал нас, пацанов помладше да поменьше. Но защищая нас, он считал, что имеет право в случае чего и бить нас. Зачастую жестче, чем остальных. Тогда это казалось плюс минус нормой, сейчас же дикостью. Так же и со многими остальными, дети не сильно уделяют внимание, если чье-то мышление отличается от их собственного, главное им весело. Осознание приходит гораздо позже, когда ты со стыдом вспоминаешь что творил тогда, а твои бывшие друзья до сих пор этим гордятся. И так было со многими, но они никогда не осознавали сами, что они плохие друзья.

– Так сразу понять будет трудно, - тем временем продолжил снисходительный, - но ты на самом деле пришел очень кстати.

– Очень кстати? – по призрачной спине пошел холодок, все это очень далеко от понятия нормальности, но он и сам что-то вроде призрака.

– Не сейчас, он вернулся.

– Тот парень?

– Да.

Лицо мальчика стало отсутствующим, а взгляд невидящим. Он как будто бы был больше не здесь. Радужный вихрь по краю пространства быстро терял цвета, чернел и сужался. Как только тьма накрыла их, исчез он сам, исчез мальчик со страшными наростами. Его выплюнуло в реальность. В очень неприятную реальность, зрение снова неприятно расползлось во все стороны, рассматривая происходящее со всех углов. И никакой возможности закрыть глаза.

Было непонятно, сколько прошло времени, за окном была, кажется, ночь. Хотя сам разговор с плохими друзьями едва ли мог занять столько времени.

Дверь отворилась, на пороге стоял все тот же огромный шкаф, но он был не один. Рядом с ним был худой и низенький мужичок в засаленной фуфайке и протертых джинсах, явно не по размеру. Очень неприятная внешность, отвратительные бегающие глаза. Лицо его было испуганным, но с тало меняться, когда он увидел к кому его привели. Предчувствие сковало холодом. Улыбка наползла на лицо при виде обнаженного ребенка, а дыхание стало частым.