А ведь он прав. Человек должен знать, кто его родители? Правда, я вот знаю, а что толку? У меня положение уникальное, ибо обычно у человека один папа и одна мама, а у меня их по двое. И для меня — это не тайна… Кстати, о тайнах… Надеюсь, то, что Вадик раскопал, не относится к их с Женей происхождению?.. Я им, конечно, сочувствую, но для Ордена нужно кое-что посущественнее, нежели биография какой-то женщины низкой социальной ответственности, которая рожала и подбрасывала государству своих детей.

Впрочем, очень скоро все разъяснилось. Женя сказала, чтобы мы уходили с кухни и не мешали ей готовить. И мы с Вадиком убрались. Будущий актер позвал меня в свою комнату. В ней, как и в остальной квартире, царил идеальный порядок. Хозяин комнаты предложил мне сесть на аккуратно застеленную тахту. Я уселся и принялся рассматривать фотографии и рисунки — все в рамках — что висели на противоположной стене. Еще здесь были театральные афиши, судя по надписи в верхней части — местного драмтеатра.

— Вижу, ты всерьез увлечен театром, — сказал я. — У другого пацана были бы картинки с полуодетыми девчонками и рок-музыкантами.

— Мне это скучно! — отмахнулся он. — Рок-музыка — это для инфантилов. Даже самый талантливый рок-музыкант не годится в подметки Гайдну или Чайковскому. А театр — это и вовсе целая вселенная…

— Понятно. Ну так о какой важной тайне ты хотел рассказать? — спросил я. — Не томи уже!

— Понимаете, Александр Сергеевич… — начал парень. — Я познакомился с Нюшей… С Анной Васильевой… Она сотрудница городского собеса, работает в архиве… Ну и у них там, кроме всех этих записей про пенсии, есть еще старые документы — метрики, выписки из архивов полицейского департамента… Ну в общем — все дореволюционное… Мне Нюша разрешила посмотреть. Ну я думал, может какая-то ниточка покажется. И вот наткнулся на нечто странное…

— Ну-ну, слушаю! — поощрил его я.

— Не знаю, как это попало в архив собеса, — продолжал Красильников. — Может, случайно. Это было что-то типа справки из жандармского третьего отделения. Ну или выписка из уголовного дела, не знаю… Я бы внимания не обратил, но там еще одна выписка была прикреплена, только скорее — из истории болезни…

— Так о чем все эти справки-выписки? — теряя терпение, спросил я.

— Вот, посмотрите, — сказал Вадик, вынимая из выдвижного ящика стола две бумажки. — Это, конечно, копии… Нюша разрешила сделать. Оригиналы же брать из архива нельзя. Я их переписал от руки, правда, без ятей и других дореволюционных букв…

Я взял у него листки и на первом прочел:

'Жандармское управление

10 сентября 1903 года

№ 23484

г. Рудник-на-Проныре

Ваше превосходительство, 4 сентября сего года, по вашему приказанию установил филерское наблюдение за мещанином Рудникпронырского уезда Волжской губернии, бывшим студентом санкт-петербурского Горного Института Никитиным, Павлом Сергеевичем (кличка наблюдения «Алхимик»), имеющим следующие приметы: лет 28, роста высокого, телосложения среднего, блондин, лицо узкое, носит светлые усики и бородку буланже. Вышеуказанный Никитин подозревается в связях с партией социал-революционеров, а именно — в изготовлении взрывчатки для ручных бомб. Наблюдение осуществлял агент, кличка «Фитиль». В устном донесении от 8 сентября сего года, «Фитиль» сообщил, привожу суть:

«В три часа пополудни, „Алхимик“ вошел в Чертову башню и сразу запер за собою дверь. Не имея возможности проникнуть вслед за ним, наблюдал за окнами. В двенадцать часов ночи окна осветились синим светом и послышались громкие замогильные голоса, которые говорили на иноземном языке, после раздался звук, напоминающий взрыв и из правого от входа окна вырвался синий луч, от которого загорелась верхушка, росшей в двадцати саженях, березы. Через час „Алхимик“ вышел из Чертовой башни и проследовал до своей квартиры, откуда не выходил до семи утра.»

В виду не благонадежности вышеуказанного студента, во избежание пожара и других бедствий, кои могут проистечь из его опытов, предлагаю подвергнуть аресту Никитина П. С., а его подпольную лабораторию ликвидировать. Полковник. Подпись неразборчива'

— То ли мистика какая-то, то ли фантастика, — пробормотал я, беря второй листок. Там говорилось следующее:

«Извещаю вас, что переданный для медицинского освидетельствования 13 октября 1905 года г. Никитин П. С., в своем поведении действительно проявляет признаки душевной болезни. В частности, он утверждает, что предложил важное техническое усовершенствование, посредством которого якобы можно передавать по воздуху электрический ток, однако все его расчеты и чертежи, а равно как и опытный образец изобретенного им снаряда были у него изъяты служащими жандармского отделения…»

— И это все? — спросил я, возвращая листочки десятикласснику. — Прям гиперболоид инженера Гарина какой-то…

— Ага! — подхватил Красильников. — Я тоже так подумал. И пошел в читальный зал нашей центральной библиотеки. Попросил подшивки местных газет начала века. Сказал, что как староста театрального кружка интересуюсь рекламными афишами тогдашних спектаклей. И нашел несколько заметок. Я их тоже выписал. Вот!

Он не стал давать мне в руки третий листок, который вытащил из ящика стола вслед за первыми двумя, а принялся читать сам: