– Знаешь что… - всё-таки не удержалась прошипеть она в направлении Никанорыча, но узнать тому, что именно, не удалось.

Кира запнулась, увидев, как вдруг выражение напыщенного самодовольства сменилось на мордато-бородатой физиономии на трепетный восторг. Обалдев от такой метаморфозы, труднопредставимой в отношении тугого на чувства Никанорыча, Кира от удивления открыла рот.

«Что сие означает?»

А означало сие явление на палубе Заремы.

Поглощённая возвышенными страданиями, Кира начисто забыла о своей спутнице. Ей и в голову не пришло задуматься о том, как новоявленная подружка устроилась на новом месте, среди чужих и ничем не обязанных ей людей. Даже вспомнить не смогла, поднималась ли та с ней на корабль прошлой ночью – весь мир поглотили тогда ликование неожиданной встречи и боль немедленной разлуки с Медведем.

Зарема себе такой роскоши, как переживание недавнего психологического потрясения, позволить не могла. Инстинкт выживания требовал быстро сориентироваться в новых декорациях, организованных молодой персиянке более чем изобретательной судьбой, и обустроиться в них с максимальной безопасностью и комфортом. Чем беглая наложница немедленно и занялась.

Предоставив товарке чахнуть в любовных печалях, она намётанным глазом выделила среди присутствующих имеющихся в наличии бонз. Их оказалось негусто: капитан корабля – мрачный сянец, не выказавший в отношении прибывших ни радушия, ни особой неприветливости; и его наниматель – огромный бородатый северный купец. Выбор казался очевиден.

Персиянка вздохнула и, оступившись на подламывающихся от пережитого ногах, будто невзначай ухватилась на крепкий купеческий локоть.

– Ах ты ж мать пресвятая Богородица! – отвлёкся тот от созерцания втаскиваемой на борт Киры и с усердием поддержал нежную, хрупкую девицу за обнажённые плечи.

Вспышка молнии выхватила из темноты прелестный лик в тёмных кудрях и большие влажные глаза, взирающие снизу вверх на свою неожиданную опору, словно на благодетельного бога.

Молния, просверкнув, погасла. Погасло и дивное виденье, отпечатавшееся в сердце купца несводимой татуировкой. Он остолбенел, осязая под пальцами нежную кожу явившейся к нему из темноты русалки. И вздрогнул, очнувшись, когда молнию догнал оглушительный раскат грома. Никанорыч прижал к себе девицу и истово перекрестился.

– Синьбаич! – заревел он белугой, как только грохот смолк. – Определи девиц ужо! Еле на ногах стоят горемычные – натерпелись-от, замучались…

Девиц определили. Никанорыч сам сопроводил их в каюту, трепетно поддерживая под локотки самую из них натерпевшуюся. И под крышей каюты, при свете трепещущего огонька лампы ещё раз оценил красоту того дивного цветка, что держал в руках. Цветок подарил ему томный взор и стыдливо потупился. Отметив про себя, что купец, собственно, созрел. Можно паковать и грузить. Если нужно.

Зарема обдумала эту возможность перед сном, а после – ещё, с утра пораньше. И пришла к выводу, что – да, нужно. Необходимо ей, сиротинушке, к кому-то притулиться…

Она умылась, причесалась, причипурилась и отправилась на палубу в своих гаремных шелках, мало скрывающих девичьи прелести от нескромного погляда. Никанорычева давешняя контузия отяготилась смертельным ранением - окончательным и бесповоротным. Это было очевидно всем. Даже Сырнику.

– Синьбаич! – воззвал околдованный купец, не сводя глаз с дивной пери. – Распорядись-ка, друже, завтрак подавать. Девицы проголодались со сна, чай… Синьбаич! – а в отчет тишина.
– Куда подевался сей остолоп?

Никанорыч смущённо откашлялся, поводил сердито бровями, прошёлся деревянной походкой вдоль борта и, стараясь на растерять степенности, повлёкся разыскивать капитана.

Кира, прищурившись, уставилась на подружку:

– Ты это специально?

– Что? – деланно удивилась погубительница вышеградских негоциантов, сосредоточенно обирая несуществующие пылинки с рукава.

– Я говорю, специально Никанорыча нокаутировала? Или он случайная жертва взрыва неконтролируемого обаяния?

Зарема недоумённо дёрнула плечиком.

– Ну и на кой? – хмыкнула Кира. – Как собираешься применять своё приобретение?

Подумав немного, персиянка сняла с лица выражение оскорблённой невинности и уселась рядом с подругой в гамак. Парусиновый мешок провис почти до палубы, коленки оказались на уровне груди, и в целом композиция приобрела разительное сходство с двумя пёстрыми попугаихами, покачивающимися на качелях электропровода.

– Мне трудно понять тебя, о Кира, - заявила Зарема. – Почто задавать вопросы о вещах очевидных? Или ты хочешь смутить меня? Или обидеть колким словом? Но для чего? Неужто ты сама имела виды на этого достойного человека?

– Боже упаси! – открестилась Кира. – Я без всякого умысла! Просто в самом деле удивлена твоей стремительной атакой и моментальной победой. И мне любопытно, в каких целях ты эту победу собираешься использовать?

Видно было, что Зарема ей не особо поверила. Покосившись на подружку подозрительно, она всё же решила ответить:

– В тех же целях, что и любая женщина в моём положении, хабиби. Мы среди сборища немытых головорезов, без единого дирхема за душой! Неизвестно куда они нас завезут, где бросят за ненадобностью и что пред тем себе позволят. Ты видела, какими глазами эта матросня на нас смотрела? То-то же! Стать собственностью главного, к тому же порядочного и состоятельного мужчины, получить его защиту – единственный выход для порядочной девушки, Кира! А если он соизволит после взять меня наложницей в свою страну, я вообще посчитаю, что мне крупно повезло.