— Ты должна это сделать, — сказал он, прочитав этот факт по выражению моего лица, и я кивнула, подтверждая это.

— Я надеялась, может быть, … ты сможешь вытащить меня за пределы кампуса, чтобы я повидалась с ним? — Спросила я, и моя грудь сжалась, когда я возлагала на него все свои надежды.

— Да, — сказал он, кивая, как будто был глубоко погружен в свои мысли. — Думаю, я справлюсь с этим.

— Ты сможешь? — Выдохнула я, и надежда наполнила мое сердце радостью.

Он снова кивнул, наморщив лоб.

— Ты должна услышать, что он хочет сказать, Татум.

— Я знаю, но боюсь, — призналась я, и мои губы задрожали.

Он грустно улыбнулся.

— Ты самый храбрый человек, которого я знаю. Что бы он ни сказал, ты это переживешь. Я знаю, что ты это сделаешь.

Я обвила руками его шею, не думая ни о чем, кроме того, как я была благодарна и как сильно нуждалась в нем в своей жизни.

— Ты даже не представляешь, как много это значит для меня, Нэш.

Мое сердце сжалось, когда я подумала о надвигающемся решении, которое, как я знала, должна была принять. И буду ли я вообще его принимать. Позволил бы мне папа пойти с ним, когда я его увижу? Хотел ли он, чтобы я пошла? И хотела ли я пойти? Как только я выйду за ворота Еверлейк… собираюсь ли я когда-нибудь вернуться?

Он медленно обвил меня руками, вздыхая, когда крепко прижал к себе, и я купалась в его близости, зная, что это продлится лишь этот краткий миг.

— Я сделаю для тебя все, принцесса. Что бы ни случилось, я доставлю тебя к твоему отцу.

Я стоял возле Храма, темнота давила на меня, и мое сердце бешено колотилось, пока я ждал вестей от Татум. Я нервничал, но не только потому, что я встречался с ней или потому, что мы собирались тайком покинуть кампус, а потому, что мое чутье подсказывало мне, что это все. Что как только она выберется на волю и увидит своего отца, единственного человека в этом мире, которого она действительно любила, она не захочет возвращаться ко мне в машину. Ей хватило бы одного взгляда на него, и, несмотря на опасность, связанную с тем, что прямо сейчас она пускается в бега с самым разыскиваемым человеком во всем мире, она пошла бы с ним.

Какая причина вообще была у нее оставаться здесь? Зачем ей возвращаться в школу, где кучка придурков полностью завладела ею? Где они говорили ей, что надеть, куда пойти, что делать, с кем тусоваться. Это была хреновая ситуация, и я знал, что ей это не нравилось. Она хотела быть свободной. Она хотела выбрать свою собственную жизнь. И эта жизнь не включала бы возвращение сюда. Не включала бы меня.

Я все еще не мог осознать тот факт, что у нее был иммунитет. Что где-то на самом деле существует вакцина от этого гребаного вируса. Означало ли это, что это был только вопрос времени, когда она будет предложена общественности? Или же она была утеряна, украдена вместе с вирусом, поразившим мир. Но в каком-то смысле я не мог не радоваться этому. Потому что, по крайней мере, я знал, что мне не нужно бояться, что она заразится. Мне не нужно было беспокоиться о том, что она заболеет, если бы она действительно отправилась в мир и повернулась к этому месту спиной.

Я провел рукой по своим светлым волосам, откидывая их с глаз, пока леденящий ветер трепал их. Щетина царапнула мою ладонь, когда я провел ею по лицу, и я вздохнул.

Татум Риверс была пределом мечтаний. Маленький лучик света, за который я зацепился, пока темнота, окружавшая меня, причиняла мне боль. За годы, прошедшие с тех пор, как у меня украли мою семью, я был так сосредоточен на попытке отомстить, что даже не замечал, насколько я был одинок.

Конечно, я знал, что я одинок. Невозможно было перейти от жизни в любящих объятиях своей семьи к интернату, полному придурков, не осознавая этого. Но я всегда верил, что был… доволен. Одинок в своем желании разрушить Троя Мемфиса, одинок в своей жажде справедливости и возмездии. Одинок в своей жизни так, что казалось, это безвозвратно. Но когда я был с ней, это внезапно перестало казаться таким уж постоянным.

Я должен был знать, что время быстротечно. Что я не мог даже потворствовать желанию о будущем, которое касалось моей золотоволосой воительнице. Она была моей ученицей, я был ее учителем, и даже если не считать этого, ее будущее было не здесь.

Сбоку от здания открылось окно, и я направился к нему, стараясь ступать бесшумно. Она сказала мне, что Сэйнт почти не спал, но Киан спал как убитый, и, к счастью, сегодня была его очередь принимать ее в своей комнате. Было странно, что у двух мужчин с таким количеством демонов сформировались такие разные привычки. Сон давался мне достаточно легко, обычно я был настолько измотан всем тем гневом и ненавистью, которые носил в себе, что к концу дня мое тело жаждало забвения просто как передышки от всего этого. Но я часто просыпался от кошмаров. Воспоминания о катастрофе или воображаемое воспоминание, которое я сформировал об убийстве моей матери, где я представлял ее окруженной и одинокой, борющейся за то, чтобы остаться со мной всем, что у нее было, прежде чем она была убита.

Татум выбросила в окно толстую зимнюю куртку, и я был рядом, чтобы подхватить для нее ботинки, когда она тоже их скинула.

Она проскользнула в окно следующей, протиснувшись в небольшую щель и позволив мне взять ее на руки и спустить на землю.

Она не задержалась в моих объятиях, и это было к лучшему. Я наблюдал, как она повернулась обратно к окну и снова закрыла его, мой взгляд упал на пустую кровать Киана. Я предположил, что он снова предпочел спать на диване, как она и предсказывала, и поблагодарил за это нашу удачу. Вытащить ее отсюда, пока она спала с одним из них, было бы почти невозможно.

Татум помедлила рядом со мной, оглядываясь на комнату Киана и хмуря брови, как будто хотела что-то сказать. Но было ли это из-за него или из-за других Ночных Стражей, у меня не было возможности спросить, поскольку она резко отвернулась от его окна, быстро зашнуровала тяжелые прогулочные ботинки.

Я протянул ей куртку, когда она встала, и она просунула в нее руки, ее дыхание окутало нас, когда она прерывисто выдохнула.

— Готова? — Спросил я ее.

Завтра был первый день рождественских каникул, так что даже если бы мы не смогли вернуться в кампус в течение дня, никто бы по-настоящему не скучал по нам. Никому из студентов не разрешалось возвращаться домой, если они хотели вернуться к занятиям в весеннем семестре, и я был удивлен, обнаружив, что все они остались добровольно. Наше обнесенное стеной убежище от вируса «Аид» было безопасным убежищем, которое было предоставлено немногим людям, и, в то время как болезнь свирепствовала в остальной части страны, мы оставались в безопасности здесь, спрятанные в горах и лесу. Я никогда не думал, что буду так рад жить у черта на куличках.