Я облизнула губы и потянулась к замку, проверяя, можно ли его открыть. Как только мои пальцы дотронулись до холодного металла, позади меня раздался пронзительный крик. Я подпрыгнула и быстро развернулась. Моё сердце гулко стучало в груди, а руки автоматически потянулись к арбалету. Я по глупости оставила его в чемодане, в «Птичке и Кустике».

Тут не было никого… только ворона. Должно быть, она последовала за мной. А теперь она моргала, уставившись на меня со своего насеста на старой магазинной тележке. Её тёмные глазки-бусинки не отрывались от меня. Затем она снова испустила пронзительный крик.

— Кыш! — я замахала на неё руками. Ворона не шевельнулась. — Кыш!

Птица подняла одно крыло и расправила, отведя от меня взгляд и осматривая свои перья. Она опустила клюв и принялась прихорашиваться.

— Проваливай, птичка!

Она меня проигнорировала.

Я закатила глаза. Чёртова пернатая засранка. Разве вороны не должны быть супер-умными? Она не могла сообразить, что ей тут не рады? Я ругнулась и повернулась к ней спиной. Это всего лишь птица, чёрт возьми.

Я снова потянулась к замку, дёрнув его и проверяя, не удастся ли вскрыть. Когда это не сработало, я втянула вдох.

— Извини, мам, — пробормотала я, затем напрягла мышцы и ударила плечом по старой деревянной двери. Она распахнулась с первой попытки, а металлическое крепление, удерживавшее замок на месте, отвалилось. Вышибание дверей удавалось мне всё лучше; на самом деле, в последние дни я об этом даже не задумывалась.

Интерьер коттеджа был мрачным, тёмным и имел запах сырости. Я распахнула дверь до конца и переступила порог. Внутри не было мебели. Я видела лишь мусор по углам и старые обои, отклеивающиеся от стен. Но мне не нужна была мебель, чтобы понять, чем являлась та или иная комната. В моём мозгу возник чертёж планировки: прямо будет ванная; за ней спальня родителей, а дальше — комната, в которой спала я.

Стоять здесь и смотреть в грязный коридор было очень странно. Такое ощущение, будто прошлое внезапно вернулось к жизни.

Скорее поражаясь, нежели печалясь, я пошла вперед на цыпочках, будто нормальные шаги могли потревожить таких призраков, с которыми я не смогу справиться. Я поворачивала голову направо и налево, поражаясь потоку образов, которые прокручивались в моей голове подобно фильму. Дверь в маленькую гостиную привлекла моё внимание, и я присела на корточки, чтобы осмотреть её. Там имелись небольшие чёрточки фломастером, каждая чуть выше предыдущей. Двенадцать месяцев, пятнадцать месяцев, восемнадцать месяцев и так вплоть до пяти лет. Я провела кончиками пальцев по каждой. Мои родители меня любили, в этом я могла быть уверена.

Ещё какое-то время я бродила из комнаты в комнату, позволяя себе наслаждаться теми воспоминаниями, которые удавалось вытащить на поверхность. Лишь почувствовав себя полностью готовой, я вошла на кухню. Там они и умерли; там же нашли меня, громко рыдающую в луже крови рядом с их телами.

Я ничего этого не помнила, но прочла отчёт патологоанатома и вырезки из газет, которые мой дядя сохранил в коробке на чердаке, вместе с остальными вещами с того времени. Читать это было нелегко. Войти в комнату, где убили моих родителей, и где моя жизнь изменилась, тоже не походило на прогулку по парку.

Я старалась сохранять бесстрастное, профессиональное восприятие. Я не криминалист, но в Академии меня обучали базовому осмотру мест преступления. Кроме того, я знала достаточно деталей случившегося, чтобы понимать, что произошло. Мои родители сидели за кухонным столом, а я наверняка спала в соседней комнате. Сэмюэл Бесвик вошёл, размахивая ножом. Сначала он нацелился на мою мать, используя её как щит, чтобы держать моего отца на расстоянии.

Я попыталась представить, где находились действующие лица. Я старалась думать как детектив, но кровь стала последней каплей. Даже сейчас, спустя столько лет, следы её оставались видны. Уже не ярко-красные, а мутно-коричневые, и их едва можно было различить под двадцатипятилетним слоем пыли и копоти, но я знала, что это такое. Она арками разбрызгалась по стенам и кухонным шкафчиком, создавая кошмарный танец.

Я смотрела на это в тошнотворном ужасе. Кровь моих родителей была всюду.

Откуда-то донёсся странный низкий стон. Я не сразу осознала, что сама издаю этот звук. Это несправедливо. Почему я могла пережить несколько смертей и воскреснуть, а они не смогли воскреснуть даже один раз? Почему я должна быть особенной?

Я задыхалась, моё дыхание сделалось прерывистым и болезненным. Должно быть, они испытывали такой ужас, страх и агонию. Одно лишь количество их крови…

Я не могла дышать. Мою грудь сдавило, в ушах шумел громкий рёв. «Успокойся, Эмма. Успокойся». Я опустилась на колени и опёрлась ладонями на грязный линолеум.

Я уже была старше, чем они в момент их смерти. Как это может быть реальным? Как Сэмюэл Бесвик мог войти сюда и сотворить с ними такое? Надо было напасть на него в тюрьме, пока была такая возможность. Я вернусь. Поговорю с ним снова. И на сей раз я не позволю ему уйти. Нахер все последствия.

Я встала, осознав, что мои джинсы и ладони запачкались. Мой нос сморщился. Надо вернуться в «Птичку и Кустик», переодеться и уехать из Барчепела. К ужину буду в Лондоне. И тогда…

Я дёрнулась. Этот запах. О Господи. Этот запах.