– Не совсем, - поправил его Иван, усмехаясь.
– Ты мой труп видел?

Мельников благоразумно промолчал.

– Не видел, - заключил Иван, - хоть на дворе были «лихие девяностые», и трупов этих было в избытке. Я все расскажу, и тебе придется поверить.

– Помнишь Алину с параллельного?
– вдруг мрачно спросил Мельников.
– За которой мы оба бегали?

– Алена, а не Алина, спокойно ответил Иван.
– И она жива, да и выглядит получше тебя, бугая.

– Я знаю, - пробормотал Мельников.
– Наша медицина за это время сделала огромные успехи, так ее разэтак!

– Еще загадки будешь загадывать?
– добродушно спросил Иван.
– Полчасика можем на это убить.

Борис Сергеевич снова внимательно присмотрелся к собеседнику. Похож, очень похож! На слабую память пожилой академик, слава богу, не жаловался. Сами собой всплывали мелочи, вроде манеры Ивана Родина говорить или слушать, смеяться или грустить, веселиться или отчаиваться. Похож, очень похож!

– Значит, Алену помнишь, - наконец проговорил Борис Сергеевич.
– А помнишь, что ты мне потом сказал, когда в общаге с ней застукал? А?..

Иван на секунду задумался, а потом от души расхохотался, утирая выступившие слезы. Отсмеявшись, он снова успокоился, но улыбка осталась, словно приклеенная.

– Я сказал: любитесь конём, - все еще улыбаясь, выдал он.
– А ты подумал, что я задумал какую-то месть в духе Монте-Кристо, и долго боялся со мной общаться. Пока меня Катерина не взяла в оборот. Ты тогда на радостях весь наш «Ройял» в дело пустил, последние два пузыря. Потом две недели по ночам вагоны разгружал, и Алена тебя чуть не бросила.

– Я уже лет пятьдесят не пью, - проворчал академик, не зная, что ответить.
– А Катерина все равно скоро от тебя ушла.

– Да, нашла более перспективного кандидата, нежели нищий постсоветский физик.
– Несмотря на прошедшие годы, у Ивана в груди кольнуло от почти забытой боли.
– В малиновом пиджаке, как положено. С другой стороны, после этого я полностью сосредоточился на нашей науке.

Впечатленный Мельников кивнул, не найдя противоречий со своими воспоминаниями.

– Помню, и в Америку не поехал, хотя звали. А вот я не устоял.

– Знаю, я следил за твоей карьерой, - продолжил за него Иван.
– Потом ты с подачи Алферова вернулся.

– А ты задолго до этого пропал, - заметил Мельников.
– Я слышал про авиакатастрофу, но никаких общих знакомых у нас не было, и я ничего не узнал. Значит, все неправда?

– Это как посмотреть, - вздохнул Иван.
– После Кати у меня в жизни осталась наука и полеты. Я в аэроклуб пошел, учиться. Тогда вариантов было много, но и риск больно велик, никто ни за что не отвечал при несчастном случае. А я хотел научиться летать и попробовать в отряд пробиться. Тогда желающих почти не было, а тут молодой и якобы перспективный ученый.

– В отряд космонавтов?!
– поразился академик.
– Я не думал, что ты такой мечтатель.

– Я сам не думал. Но не срослось. А летать я научился. Потом расскажу.

– Ты сначала расскажи, - саркастически проворчал Борис Сергеевич, - Зачем мой приятель решил воскреснуть из мертвых и явиться сюда посреди ночи. Ты очень похож на Ивана, которого я знал, но манеры немного не те.

– А шестьдесят пять лет просто так прошло?
– слегка повысил голос Иван.
– Я все эти годы не в гробике лежал и не в склянке с формалином плавал. Мне восемьдесят пять, как и тебе! Целую жизнь прожил, даже несколько!

– Вспылил, - довольно пробурчал академик, - Вот это больше на тебя похоже. Рассказывай, тень отца Кабани, зачем пришел.

Иван присел за стол и пригласил собеседника сесть с противоположной стороны. Борис Сергеевич артачиться не стал и расположился напротив, выстукивая на столешнице какой-то марш. С минуту Иван молчал, а потом внезапно улыбнулся.

– Прохладно тут у тебя, Борька, - заметил он.
– Сейчас согреемся.

В следующий миг Мельников заметил ярко-красный свет на кончиках пальцев своего визави, а еще через секунду на столешницу с характерным скрипом прямо из ладоней Ивана посыпалась целая гора пышущих жаром углей. Едко пахнет дымом, жар ударяет в лицо, а угли продолжают гореть. Борис Сергеевич оцепенел, хотя, по идее, нужно бежать, хватать огнетушитель и тушить пожар. Но академик почему-то не тронулся с места, продолжая смотреть на угли, которые Иван спокойно ворошит руками, насыпая в кучки и снова распределяя по столу ровным слоем. Самое интересное, что на столешнице раскаленные угли не оставляют ни малейших следов. Впрочем, как и на руках самого Ивана.

Решившись на собственный эксперимент, Мельников протянул руку и осторожно взял двумя пальцами один из угольков. Пальцам стало горячо, но терпимо, уголек легко крошится, осыпаясь меж пальцев серой крошкой.

– Твою мать!
– вырвалось у почетного академика спустя еще минуту.

– Ты матом тоже пятьдесят лет не ругался?
– иронично подколол Иван.
– Можешь выложить из угольков неприличное слово, если вслух стесняешься.

Ничего не отвечая, Борис Сергеевич в полной прострации почти целую минуту продолжал ворошить угли. Наконец, Иван решил прервать забаву. Он поднял руки над столом, ладонями вниз, и все угольки ярко вспыхнули оранжево-красными точками, и пропали, словно их и не было.