Ну, и железные гаражи, чтобы прыгать с одного на другой или в снег с их крыши, потому что сегодня мы играем в «Тарзана» и, что поделать, в «его Джейн», потому что «с нами девчонки!». «Какие девчонки?». «Так Светка с Наташкой, они же девчонки!». «А, ну, да. Забыл!». Ну, и конечно гонки по пересеченной местности на велосипедах, это вообще наше все. Короче, своя земля – это своя земля.

Это был Светкин детский рай, посреди которого стоял дом ее бабушки. Единственное место в ее жизни, где она была дома, без всяких оговорок типа «моя квартира», «родительская квартира», «наша с мужем дача» и тому подобного. Дом, настоящий дом, он все равно у человека один. Из детства. А все остальное – «убежища в дальнем пути» и только. Не всем везет обрести дом в детстве. Некоторые ищут его всю жизнь. Но у Светки все было именно так: «Мой настоящий дом здесь на Лесной», а все остальное «стоянки» в долгом путешествии по жизни.

И вот она, дорога в мой дом. И прямо сейчас нужно было перейти дорогу и подняться тропинкой по холму еще выше, до первой придорожной улицы Поселка Кирова, который только условно был отделен от поселка Геологов (он же Боровая партия, в просторечье Боровуха) оврагом. И своей автобусной остановки тогда у геологов не было. Таким же оврагом Боровуха раньше была отделена от Нового поселка. Хотя все три поселения давно уже срослись соседскими и родственными связами между собой в одну цепь домов, разделенную только условно оврагами и перелесками.

Сначала нужно идти вверх по холму, по тропинке. Потом за тремя домами на Дорожной улице вниз, в овраг и опять по тропинке среди осин и берез. Через самодельный мостик на дне оврага. А потом вверх в горку и вот она улица Лесная. Выйдешь из глубокого заросшего деревьями оврага и прямо к дому бабушки, в аккурат к ее палисаднику с черемухой и ирисами.

Когда Олег и Света спустились в овраг, совсем стемнело. И кучерявый уже не бежал впереди паровоза, то есть Светы. Видимо «логики» в этом почти диком месте с его тропинками и зарослями, в отличие от Академгородка, он не видел. И куда дальше идти, не чувствовал. «Городской. Что с него взять», – подумала Светка. И опять погрузилась в свои обострившиеся ощущения этого места: запахи осины и березы, пыль, неровности тропинки под ногами, комары, ночная прохлада на коже, от которой даже современная одежда под «медийкой» не спасала.

Когда поднялись из оврага к дому, Светка остановилась и посмотрела в светящиеся окна бабушкиного дома. Повернулась к кучерявому и сказала:

– Нужно договорится, что брехать будем.

– И что же?

– Я скажу бабуле, что я ее племянница из Семипалатинска, Ленка. Дочка ее родной по отцу сестры, бабы Маши. Она Ленку только маленькую на фотографии видела. А мне на «медийке» сейчас лет тридцать. И Ленке сейчас примерно так. Может прокатит. У нас женщины в роду похожи.

– А я кем буду?

– Ну, допустим, Ленкиным женихом. Потому что я точно знаю, что Ленка пока не замужем. Не складывается у нее ничего. Баба Маша в письмах моей бабушке все на нее жаловалась. «Ветреная особа», писала о ней. «Журналистка, прости господи». Бабуля с подружками своими с улицы это обсуждала за чаем, а я подслушивала за печкой. Уж больно у них всегда разговоры интересные были про всех, кто у нас в поселке бывал и про родственников тоже. Мне конечно по малолетству никто бы докладывать такое не стал, так я подслушивала, чтобы в курсе событий быть.

Наши тетушки и бабушки с улицы, еще тот «местный комитет партии», формирующий поселковое общественное мнение. Все ценные сведения к ним стекались. Обсуждались. Ставились на голосование, а потом их решения «внедрялись в нашенскую жизнь».

Так что мое тайное местечко за печкой, не одну детскую попу спасло от ремня. Бабушки между собой совет держали, а я уже потом «с детями», кого это касалось, разговаривала про то, что про них решили и что теперь их ждет. Хотя, конечно, не только про наказания были решения. Были и про поощрения, и про поддержку. Например, бабульки могли хором решить, что какой-то ребенок на улице «уж больно тощий, не кормит поди мамка». И начать его в гости зазывать и подкармливать. И не только про ребенка могли решение принять. Могли и про сноху какую, и про отца семейства соседского порешить, хвалить их прилюдно хором или ругать тоже прилюдно.

Ни разу меня за той печкой «не спалили». Стратегическая такая точка у меня была. Шкодили мы много, прикрываться тоже нужно было коллективно и в показаниях своих не расходиться и не путаться. Так и жили, коллективом соседским. Понимаешь?

Кучерявый кивнул. И они пошли к большим дубовым воротам на Лесной 4. В сумерках уже было плохо видно, но рука Светкина сама собой нащупала веревочку, торчащую из круглого отверстия в двери. Защелка с другой стороны ворот лязгнула и раздался заливистый собачий лай.

– Ой, блин! Про Айку-то я и забыла! – прошептала Светка. Приоткрыла дверь и запричитала, как в детстве:

– Айка, Аичка, свои! Свои! Собака прекратила лаять, но это было еще не все. То, что она не лает, не значит, что она пропустит. Это Светка точно про Айку знала. Айка сторож неподкупный. Нужно было как-то умудрится дать ей себя понюхать, но так чтобы она не тяпнула тебя зубами от полноты чувств. Айку понять можно. Мало ли кто тут по ночам бродит, а у нее служба! Светка приоткрыла дверь ворот ровно настолько, чтобы Айка могла просунуть нос, но не схватить ее за ногу. И придвинулась к двери. Этого Айке хватило, она узнала запах. И погремела цепью по бетонированному полу двора, возвращаясь к себе в будку.