– Наливай, – равнодушно согласился Бис.

– Разрешите, товарищ старший лейтенант? – влетел в палатку рядовой Дудатьев и застыл как тотемный истукан.

– Чего тебе? – спросил Бис.

– Сержант Лаптев послал.

– Зачем?

– За сержантской сумкой!

– Бис молча кивнул головой.

– Где был? – Стеклов поставил на стол вторую эмалированную кружку. Для Биса.

– На поле-чудес…

– А! С Черенковым разбираешься?

– Разобрался уже.

– И как он? Жив или в нокауте?

Егор сделал вид будто прислушался к звукам снаружи санитарно-барачной палатки и наконец сказал:

– Взрыв слышал?

– Нет.

– Значит, жив пока. На минном поле стоит.

– Ты серьезно?

– Серьезно.

– Блин, ты сдурел?! – не донёс Стеклов кипяток до стаканов, поставив чайник на полпути. – Идём, посмотрим? – быстро собрался он.

– Спасибо. Пока не хочу.

– Ладно, ты пей… Я быстро! – ударилась о порог фанерная дверь.

Егор с тоской заглянул в пустую посуду:

– Ну вот, блин, попили…

Вообще ждать было не в привычке Егора. Эта черта не была его сильной стороной или достоинством как показатель внутренней сдержанности или важное условие такта в общении, которому он следовал. Неумение владеть собой нередко доставляло ненужные хлопоты, а порой и вовсе проблемы, но бороться с нетерпением ему всегда было трудно. В такие минуты он упускал инициативу и преимущество и терял счёт времени. Конечно, он знал, что действие в нужный момент времени обладало куда большей результативностью, чем непоследовательные поступки или беспрерывные шаги, которые выматывали или заставляли отступить, но ничего поделать с собой не мог. В подавляющем большинстве случаев особенно здесь на войне значительная часть людей совершала именно такие действия инстинктивно и по наитию. Они часто становились спонтанными и безрассудными, необдуманными и глупыми, и также часто храбрыми, рискованными, неожиданно самоотверженными и даже геройскими, раскрывающие самые неожиданные стороны человеческой натуры.

Отстранившись от стола, Егор поднялся и вышел следом за Стекловым, но того уже не было, и он направился к полю–чудес. Картина, которая открылась его взору, на минуту потрясла воображение. В действительности Бис рассчитывал увидеть тщедушного Черенкова и его тщетные попытки разобраться с минным полем, стремясь обнаружить хоть сколько–нибудь мин, однако увидел нечто неожиданное: будто заглядывая за край бездонной пропасти, над которой неудачно повис беспомощный альпинист, оказавшийся в смертельных объятиях гор весь личный состав роты расположился у бровки остывшего поля. Первые лежали на холодной земле, вторые –над ними – кто на коленях или на корточках, третьи стояли, пригибаясь или напротив в полный рост, протягивая навстречу Черенкову руки-стрелы, будто башенные краны в Цемесской бухте Новороссийска. Одни координировали действия сапёров, устремившихся на помощь, другие – действия Черенкова.

Вся сцена в целом выглядела по–боевому: продвигаясь к краю тактического поля по наикратчайшему пути, Черенков смог преодолеть за всё время чуть больше пяти метров. Было заметно, он выдохся и из последних сил ковырял мёрзлую твердь, оставляя позади себя широкую чёрную ленту вспаханной земли. С кромки поля навстречу Черенкову двигались по-пластунски два сапёра–добровольца, орудуя сапёрными щупами.

'Так вот зачем прибегал Дудатьев! – догадался Бис. – Так и знал, что сержантская сумка была предлогом, – пристально разглядывал он происходящее. – Вот чертята!' – с облегчением подумал он и тревога наконец отлегла от сердца.

Позади всех подбоченившись и от этого казалось возвышаясь над всеми, заворожённый зрелищем стоял прапорщик Стеклов, будто наблюдая за ходом увлекательного спортивного состязания, а затем заметив Биса, подошёл и похлопал по плечу.

– Ну, ты и придумал! – сказал он.

– Это само пришло в голову.

Выбравшийся с минного поля Черенков снова предстал перед Бисом. Вымазанный землёй, взмокший, с крупными каплями пота, висевшими на щеках и носу, он смотрел на командира измученными глазами и не казался теперь наглым и самоуверенным.

Бис расправил клапан солдатского кармана, забитого землей, и заглянул в глаза:

– Жизнь штука вредная, Черенков, от неё все умирают. Это не вечный дар, а скорее временный займ. Когда-то придётся отдать, понял?

– Так точно, – сказал солдат.

– Хорошо. А до этого времени береги её, она прекрасна, – уходя сказал Бис. – Не стоит её разменивать по пустякам.

Бис поплёлся назад.

– Егор, погоди! – окликнул Стеклов Биса. – Что–то я совсем не пойму, откуда здесь мины? – перешёл Владимир на шёпот.

– Какая разница? – взглянул Егор в ответ.

– Да, просто хочу знать, когда успели натыкать? Не было ж ничего?

– Это тебя натыкали… – улыбнулся Егор хитрыми глазами, – а мины устанавливают. Нет здесь никаких мин. Только не растрепи никому.

– А, понял! А я думаю… Погоди, не понял, так мин здесь нет?

– Нет, – отмахнулся Егор. – Все эти таблички обычная фикция, чтобы солдаты не шатались, где не следует.

– Хочешь сказать: поле с табличками пустое? И кто это придумал?