В субботу всё началось с отработки пропущенной практики и лабораторной работы с другими прогульщиками, а потом начались настоящие проблемы — да-да, с грузовиком. Идея использовать для ремонта и восстановления коробки передач снятую с «француза» померла в корчах и конвульсиях первой. В французской коробке было три передачи вперёд и одна назад, в немецкой — четыре вперёд и две назад. Плюс немецкая была «планетарная», в французской использовалась конструкция, которую дед назвал «гитарой». В общем — ничего общего за исключением того, что и там, и там использовались шестерёнки, но при этом совершенно разные. Более того — распылить французские шестерёнки, чтобы использовать металл для восстановления немецких тоже было не просто так: состав металла отличался! Причём сильно отличался, и перечнем легирующих добавок, и их процентным содержанием. Дед сказал, что надо сильно подумать, можно ли наваривать одно на другое, но без крайней необходимости лучше не рисковать.

«Вот для этого — точнее, во избежание таких ситуаций, и придумали умные люди унификацию и стандартизацию. Правда, даже у нас она не во всех странах была не на уровне отдельных фирм, которые специально старались, чтобы их запчасти не подходили к технике конкурентов, а на уровне хотя бы отраслевом. У вас же тут и вовсе беда: все один перед другим выделываются, и страны, и фирмы, и даже отдельные частники, хотя с них взятки гладки: делают в единичном количестве как могут».

«Да уж — даже здесь насмотрелся. На двенадцати корабликах двенадцать разных двигателей, вообще разных».

«Отсюда мысль — нам такого бардака не надо!»

«Да вроде и нет такого — мне просто лень для каждого грузовика заново чертежи делать, основа тоже одинаковая».

«Кроме этих двух. Надо будет их продать, пока после капремонта бегают хорошо, а взамен купить пару-тройку заготовок от Кротовского».

Замысел на будущее, конечно, хороший. Вопрос — что делать с этим чудом техники сейчас? Ещё и корзина сцепления — чуть ли не втрое больше деталей, чем у «француза», и даже дисков больше! Зачем, почему?!

«Немцы. Если в механизме, сделанном немцем, меньше семнадцати движущихся деталей, то он будет чувствовать физические мучения и испытывать чувство неполноценности своей и своего изделия».

«Почему именно семнадцать?!»

«Цифра условная, не докапывайся. Именно столько было в немецкой мышеловке, которую я разбирал когда-то. В человеческой, если что — девять, считая крепёж и основу».

Все проблемы в итоге решили, разумеется. На свалке у речников нашли сломанную немецкую ручную лебёдку, в которой шестерёнки имели тот же химический состав, и обменяли на французскую коробку по весу, чтобы не портить людям отчётность. Потом, консультируясь с судовым механиком (для виду) и с дедом (по делу) два дня после занятий восстанавливал коробку, которая давно уже требовала её или починить, или выкинуть: вторая задняя передача, например, не включалась уже полгода вообще, а третья передняя — только с определённым ритуалом. Да и вообще, хруст и скрежет шли такие, что я бы побоялся ехать на грузовике, издающем подобное звуковое сопровождение.

Пока искали шестерни — мимоходом «залечил» накопленные и врождённые дефекты в корпусных деталях всех механизмов, а рабочие перебрали и заново собрали раму и подвеску, где, слава Рысюхе, никаких сюрпризов и новаций не нашлось. Позже перебрали и восстановили двигатель, раздаточные коробки после этого проскочили вообще мимолётом, благо, металл для восстановления изношенных частей уже был. Короче говоря, провозились выходные и всю следующую неделю полностью, но восстановили все механизмы до состояния «как новые», а грузовик в целом, с учётом кабины и её оборудования — «лучше, чем он мог мечтать быть».

Водитель с одним из помощников уехал в воскресенье под вечер, я даже не успел толком пообщаться с Машенькой. Понедельник прошёл как обычно, а во вторник после занятий, не успел я зайти в комнату, позвонил Лопухин с сообщением, что они, мол, уже приехали и ждут меня. Пришлось собираться и ехать — пусть идти всего ничего, но погода на лице к прогулкам не располагала. Геологи действовали с размахом — арендовали весь ангар сразу, даже моих работяг чуть было не выгнали, благо — те назвали мою фамилию и всё уладилось. Внутри ждали, натурально, ряды грузовиков фабрики Кротовского.

— Это что, всё в переделку?! — спросил я Лопухина после встречи и приветствий.

— Нет, что вы! — И не успел я облегчённо выдохнуть, как тот продолжил: — Это не всё, всё не поместилось, остальные во дворе стоят.

— Сколько же вы пригнали?!

— Ну, мы рассчитываем сделать двенадцать трёхосных и три двухосных, плюс несколько штук на запчасти и на двигатели для лебёдок.

У меня и слов не было, и мысли — только матерные. И дед тоже молчал. После нескольких минут молчания, за время которого вся банда геологов собралась вокруг, с интересом посматривая на меня и на мой фургон, я словил озарение.

— Стоп! Нужен проект, точнее — нужны проекты.

— Но у нас же есть прототип!

— Не совсем. Я понял, наконец-то, почему всегда считал, что мой фургон вам не подойдёт.

— А я вот не понимаю, почему.

— Сейчас объясню. Я делал свой фургон, как универсальную единицу, пригодную для самостоятельных поездок и решения всех нужных задач. В одиночку! А у вас-то — целая колонна! Я ведь правильно понял, всё это поедет вместе, в одну экспедицию?

— Или одна, или две. Потом, на месте, разделимся на поисковые партии, но так — да.