— Мы обеспокоены тем, что ваши подданные могут встать под знамена захватчиков. Ханраны заняты распространением слухов об этой шарлатанке и просьбой о помощи ей. Нам нужно умерить их энтузиазм. — Валлия положила бумагу, которую держала в руках, на стол рядом с Лариусом. — Это прокламация, объявляющая любого, кто помогает захватчикам, предателем и подлежащим смертной казни. Вы должны ее подписать.

Лариус уставился на слова, написанные на бумаге, как будто они были ядом. «Вам не нужно мое разрешение, чтобы кого-либо убить». Они определенно убили достаточно людей и без его одобрения.

Женщина улыбнулась:

— Приятно иметь это при себе в подобных случаях.

Во имя Богов, Лариус ненавидел эгрилов, но Валлию он ненавидел особенно. Неужели она думала, что он не понимает, что они делают?

— Вы просто хотите, чтобы все ненавидели меня еще больше? Вы боитесь, что я попытаюсь заключить сделку с захватчиками? С этой самозванкой Зорикой?

— Просто подпишите бумагу, — ответила Валлия. Не отрицает.

— Что, если я этого не сделаю? Что вы будете делать? Я вам нужен.

— Пожалуйста, мы оба знаем, что это неправда. — Валлии удалось сдержать смех. Она снова указала на бумагу, как учительница непослушному ребенку.

Лариус снова подумал о сопротивлении. Он действительно не знал, почему он это делал, раз за разом, потому что результат всегда был один и тот же — согласие. Но он чувствовал, что этого ожидали, что король должен это делать перед завоевателем. Но был ли он вообще королем, если Зорика вернулась? Из-за этой мысли любой позвоночник, на который он, возможно, претендовал, рассыпался в прах.

Он взял перо со своего стола, обмакнул его в чернила и в тысячный раз расписался, продавая свою душу. Можно было подумать, что после стольких тренировок это станет легко, но этого не произошло. Он почувствовал боль, как будто это было его первое предательство.

Валлия схватила бумагу, не дожидаясь, пока высохнут чернила:

— Спасибо. Приятного дня.

Он посмотрел вслед уходящему генералу, прежде чем спрятать голову в ладонях. Что он сделал, чтобы заслужить этот ад? Не то чтобы Эгрил когда-либо давал ему какой-либо выбор в чем-либо. Даже в предательстве. Даже в смертях.

Что ж, выбор был — подписать или умереть. Был ли он виноват в том, что не выбрал последнее? Любой на его месте поступил бы так же. Сказать иначе значило бы солгать, и хотя Лариус был кем угодно, лжецом он не был. Он был человеком слова. Проблема была в том, что его слово ничего не стоило. Золото в его короне имело большую ценность, чем голова под ней.

Нет, он был жертвой, во многом как его брат, как жена его брата и их глупые дети. Возможно, даже большей. Их боль была быстрой. Его — бесконечной, ужас, с которым нужно было проснуться и как-то перетерпеть.

Дальняя дверь открылась, и выглянула Грейс.

— Она ушла?

— Конечно, она, черт возьми, ушла, — рявкнул Лариус.

Несмотря на его заверения, девушка вошла в комнату на цыпочках, как будто ожидая, что Валлия внезапно материализуется. О, почему они не могли дать ему женщину с мозгами, подходящими к ее лицу? Если бы он был настоящим королем, у него могла бы быть подходящая королева. Вместо этого у него была… вот эта Грейс.

Она погладила его по плечам. «С тобой все в порядке?» В ее голосе звучало столько сочувствия. Лариус знал лучше. Она имела в виду: Все ли в порядке со мной? Эта баба могла быть глупой, но она более чем осознавала, что ее судьба связана с его судьбой. Когда Лариусу придет конец, он придет и его шлюшке.

— Просто сходи и принеси мне поесть. Я голоден.

— Поговори со мной, — вместо этого сказала она. — Я могу помочь.

Лариус вскочил на ноги:

— Поговорить с тобой? Ты можешь помочь?

— Лариус. Пожалуйста, не сердись. Я только хочу тебя порадовать... — Теперь настала очередь кого-то другого демонстрировать притворное неповиновение, и ему это ни капельки не понравилось.

— Пожалуйста, не сердись? — Он взревел, и, во имя Богов, это было приятно. — Порадовать? В этом мире нет ничего радостного. Ты должна это знать. Я, конечно, знаю. — Он посмотрел на нее со всей ненавистью, которую испытывал к себе.

— Почему ты так себя ведешь? — Губы Грейс задрожали, и в уголках ее больших, широко раскрытых глаз появились слезы. — Я тебя люблю.

Он ударил ее прежде, чем понял, что делает. Хороший удар правой тыльной стороной ладони по ее щеке, отправивший ее на пол. Он тряхнул рукой, почувствовав укол, мгновенно пожалев о своей жестокости и боли, которую это ему причинило. Это ниже достоинства короля — бить кого-то лично. Он только надеялся, что не повредил руку. Как будто нужно было что-то, чтобы сделать его день еще хуже.