Именно об этом – о поисках истины – и говорится на страницах этой книги.

Как-то мне попался текст человека, который спрашивает: «Что дает религия человеку? Обязательно ли верить в мистические создания, уповая на их заботу и благосклонность, а не надеяться на собственные силы и знания? Можно ли прожить без веры в высшие силы и при этом достичь определенного успеха в жизни, не превратиться в морального урода и стать достойным членом общества? В чем разница между человеком, прожившим без веры, и религиозным праведником? Чем второй лучше первого?»

Мы, конечно, можем начать с самого простого – религия (христианство, во всяком случае) дает человеку покаяние. Есть множество людей, которые вели безнравственный (если не прямо преступный) образ жизни, спивались, сидели в тюрьме, а потом покаялись и уверовали, и их жизнь глубоко изменилась. Неверующий, конечно, может быть добропорядочным человеком, заботливым семьянином, законопослушным гражданином. Но никто не становится добропорядочным под влиянием неверия. Никто не расскажет вам о том, как он сидел в тюрьме за свои преступления, а к ним приехал лектор по научному атеизму, прочитал лекцию, – и она сделала бывшего преступника порядочным человеком. Никто не поделится рассказом о том, как он спивался и почти умер, но тут ему возвестили, что Бога нет, он глубоко осознал это послание, оставил свой порок и теперь живет нравственно и счастливо.

Но вопрос, который ставит автор, глубже, – может быть, даже глубже, чем он сам отдает себе в этом отчет. Вопросы о том, кем быть лучше, а кем хуже, кто достойный член общества, а кто моральный урод, – это вопросы о ценностях. Мы все их ставим – и атеисты, конечно, не исключение. Проблема в том, что атеизм – как мировоззрение – неизбежно делает такие вопросы бессмысленными. Если мы вообще говорим о ценностях – мы неизбежно упираемся в религию. Поговорим об этом подробнее.

Мы можем выделить два разных типа вопросов – о фактах и о ценностях. Бывают вопросы о фактах: «Каковы физические причины северного сияния?», «Сколько километров от Земли до Луны?», «Помогает ли этот препарат от такой-то болезни?» В принципе, мы можем ответить на эти вопросы, исследуя окружающий нас материальный мир. Такие факты называются эмпирическими – мы узнаем их при помощи органов чувств, возможно, усиленных приборами.

Но бывают вопросы другого рода – вопросы о ценностях и обязательствах. Например: «Может ли производитель лекарства завышать на него цену, пользуясь своей монополией?», «Что значит быть достойным членом общества?», «Что значит добиться успеха в жизни?» и тому подобные.

Например, что мы называем успехом? Наркоторговец, приобретший огромное богатство преступным путем, успешно избежавший наказания и наслаждающийся всеми удовольствиями, которые можно купить за деньги, – а также властью и престижем в определенных кругах, – в некотором смысле «к успеху пришел». Вернее, кто-то назовет это успехом, кто-то – нет. Это зависит от наших ценностей.

Каковы должны быть эти ценности? Ответ на этот вопрос невозможно найти тем же путем, каким мы ищем ответы на вопросы о фактах – исследуя мир вокруг нас. Как заметил еще в XVIII веке шотландский мыслитель Дэвид Юм, логически из суждений о сущем не следует никаких суждений о должном. Из фактов никак не следуют ценности. Этот логический принцип получил название «Гильотина Юма».

Известный австралийский мыслитель Питер Сингер (один из 100 ведущих интеллектуалов мира, по версии журнала Time) известен не только своей поддержкой абортов, но и теоретическим обоснованием инфантицида. По его убеждению, ребенка можно лишать жизни не только в утробе матери, но и вне ее – поскольку младенец «не обладает такими свойствами личности, как автономность, рациональность и самосознание». Конечно, большинство людей – в том числе значительная часть атеистов – не разделяет его позиции. Но можно ли, опираясь на факты, доказать, что он неправ? Например, можем ли мы поставить серию научных экспериментов и по их результатам сказать: младенцев убивать нельзя? Или, напротив, можно, – ведь мы не знаем заранее результатов эксперимента, мы затем его и ставим, чтобы узнать.

Мы можем знать – на уровне фактов, – что младенцы действительно (пока не подрастут) не обладают автономностью, рациональностью и самосознанием. Следует ли из этого допустимость их убийства? Для Сингера – да; для нас – категорически нет, сами по себе знания о мире не предопределяют ту или иную моральную позицию. Мы можем бранить Сингера всякими энергичными словами, а вот его собрат по атеизму Ричард Докинз – напротив, хвалить и называть «одним из самых нравственных людей на земле», но ни его сторонники, ни его противники не могут доказать его правоту (или неправоту) на уровне эмпирических фактов.

Вопросы: «Почему лучше быть верующим, чем неверующим?», «Обязательно ли это?», «Можно ли прожить без веры в высшие силы?» – носят именно ценностный характер. На них нельзя ответить научным методом. Если мы ставим такие вопросы – мы уже исходим из того, что не все в мире может быть описано на языке науки.

И здесь нам стоит провести еще одно разграничение – между объективными ценностями и предпочтениями.

Например, фраза «младенцев убивать нельзя» предполагает, что жизнь человека обладает объективной ценностью, которую мы все обязаны признавать – независимо от того, нравится нам это или нет. Покушаться на жизнь человека неправильно – особенно когда речь идет о человеке, который, как младенец, заведомо не является ни вооруженным агрессором, ни неисправимым преступником. Если кто-то с этим не согласен – он объективно неправ и заслуживает порицания.