Неужели пронесло?

Внизу, среди трупов и слабо шевелящихся раненых, ничего не разглядишь. И потому некоторое время было непонятно, что происходит. Не раздавили, не наступил ящер когтистой лапой – и то славно.

Так как зрение в сложившейся ситуации оказалось бесполезным, оставалось обратиться к слуху. И судя по звукам, ситуация на поле боя менялась, начали происходить некие новые удивительные события. Шмель расслышал радостные возгласы уцелевших партизан, будто они заметили что-то хорошее. Минутой позже в воздухе разлился низкий гул боевого рога. Не охотничьего, которым пользовался батька Кабай, а звучавшего в другой тональности – армейского. Потом донёсся шум сотен копыт, и в следующий миг – грохот нового столкновения, звон стали и треск ломающегося дерева. Заглушая прочие звуки, над поляной прокатился, даря надежду, громогласный боевой клич имперских солдат. Среди общего шума слышались какие-то команды, испуганный рёв и визги дикарей.

Имперские регулярные части? Чуть ли не в последний миг подоспели… Шмель, страдавший заниженной самооценкой в юности, всё сильнее начинал верить в собственную удачу. Не беда, что слегка трусоват. Есть голова на плечах, какой-никакой авторитет, есть ангел-хранитель, берегущий от опасностей – с таким раскладом можно совсем иначе строить жизнь, не зацикливаясь на деревенском быте.

Грохот, лязг, шум и гам – неожиданно всё стихло. Нет, нельзя сказать, что над поляной повисла тишина – это было что-то другое. Словно уши заложило. Как будто нырнул и сидишь под водой, или как будто ударили по башке доской и теперь звенит в ушах. Испугавшись, не оглох ли, Шмель дотянулся пальцем и поковырял в ухе. Вроде всё хорошо – ухо на месте, кровь не течет. Но звуки сражения действительно стихли. Приступ недавней паники отступил снова, вера в себя помаленьку возвращалась. Потому Шмель сбросил, наконец, навалившийся сверху труп, и попытался подняться на ноги. Со второй попытки это удалось. Убедившись, что рядом нет врагов, парень осторожно встал и, пошатываясь, принялся озираться вокруг.

Судя по всему, партизан уцелело не много – меньше половины. Дикарей и того меньше – подоспевшие всадники в форме имперских гвардейцев изрядно сократили их численность. Тем не менее, выживших оставалась ещё достаточно много, чтобы битва продолжалась. Но по какой-то неведомой причине она прекратилась. Лошади и ящерицы замерли, впали в ступор и не смели сделать шаг, лишь беспомощно трясли головами. Сброшенные со спин наездники ползали на четвереньках, побросав оружие, тыкались друг в друга, словно слепые котята. Многие стонали или невнятно бормотали, зажимая руками уши. Совсем недавно похожее случилось с Томшей, который попытался войти в чёрный шатёр. Вот значит, в чём дело…

Шмель перевёл взгляд в сторону гигантской платформы. Показалось, что границы шатра слегка плывут, а полог дрожит, но, возможно, просто излишне разыгралось воображение. Приставная лестница, спущенная Томшей, всё ещё оставалась на месте.

– Шмелек, ты как? – вопрос застал врасплох, заставив вздрогнуть. Рядом стоял поистрепавшийся Бориш с огромным фингалом в половину заплывшего лица. Сосед находился в двух шагах, а его голос звучал словно бы издалека, из-за стены.

– С ушами что-то… - прохрипел в ответ Шмель, - и голова болит…

– Остальным ещё хуже, - почти невозмутимо кивнул Бориш. – Я что подумал…

Странный парень этот Бориш. Вечно рассуждает, предполагает, умничает и занудничает. Даже в таком месте, в такое время и в таком состоянии. Впрочем, а кто из штыряковцев не странный? Он сам, Шмель, разве не странный? Или Мишек, который окончательно сбрендил? Или одержимая войной Клюша? Вон она, кстати, тоже не упала, а хромая и опираясь на копье, идёт сюда.

– … потому у штыряковцев имеется защита от этой силы, - закончил Бориш фразу, начало которой Шмель пропустил мимо ушей. – Из-за этого альбинос приказывал огров шиш выкорчевать. И свой храм в деревне ставил, взращивал в яме какую-то гадину.

– Напрасно не сожгли, значит, - буркнул Шмель. – Я б сжёг. И Чапчика бы повесил. Жаль, что начальство иначе решило.

– Я о другом, - отмахнулся Бориш, - посмотри, кто на ногах остался. Видишь?

Сильно похудевший за последние месяцы толстяк обвел рукой раскинувшееся перед ними поле боя. Там и тут бродили по нему знакомые люди – все без исключения земляки, соседи-штыряковцы. Единственные, на кого магия засевшей в шатре твари не действовала в полную силу.

Приблизилась Клюша, смерила угрюмым взглядом, молча кивнула и, не останавливаясь, побрела дальше, в сторону возвышавшейся над всеми платформы. Шмель с Боришем переглянулись – и поняли друг друга без слов. Встряхнувшись, Бориш осторожно потрогал припухшее лицо и пошёл за Клюшей. Шмель, нагнувшись, подхватил с земли чужое копьё и двинул следом.

Подтянулись остальные штыряковцы. Собравшись вместе, сообща обсудили план действий. В шатёр решили не входить. Любопытно, конечно, заглянуть в глаза твари, принесшей всем столько бед. Но не факт, что у неё вообще есть глаза. Да и толку? К совести что ли взывать? А учитывая силу, с которой она тут всех положила, эту вот магию, от которой башка трещит, то лучше не рисковать.

Потому попросту забросали шатер кипами сена – неподалёку его нашёлся целый воз, дикари волов кормили. Добавили лесного валежника, заложили платформу и шатёр до самого верха – получилось знатно. И, помолясь священным звёздам, подожгли разом со всех сторон.

Погода сегодня стояла сухая – вспыхнуло за секунду. Налетевший ветерок раздул пламя – и вот оно, уже окрепнув, пахнуло жаром, загудело устрашающе, поднимаясь вверх выше самого шатра. Поначалу дыма почти не было – настолько сухим оказалось топливо. Позже, когда запылала черная ткань и каркас, непонятно из чего сделанный, воздух наполнился вонью паленого мяса и костей. Минутой позже перегоревший каркас шатра обвалился внутрь. Черный дым столбом устремился в небо.

Штыряковцы ждали криков прятавшегося внутри существа. Страшных или жалобных, хоть каких-нибудь. Эти звуки наверняка вызывали бы не жалость, а торжество и злую радость. Но, к всеобщей досаде, чудовище умирало безмолвно.