Правда, жить заново иногда бывает сложнее, чем заново научиться ходить. Как тогда, когда меня выбросили из машины – мне было трудно, тело не поддавалось, но шаг за шагом, ступень за ступенью… А тут было все сложнее. Заново учишься просыпаться по утрам, чистить зубы и пить кофе. Как все. Говоришь, думаешь, планируешь. А потом возвращаются привычные навыки – ну, точно как способность ходить. И ты снова живешь. А живешь ли?..

И вот… Однажды мне исполнилось тридцать три. Как летит время!

Даже артикуляционная неуклюжесть произносимого «тридцать три» немного напрягает. Дожить до этого возраста вообще противно. Смотреть в зеркало и в паспорт и понимать, что оттуда на тебя смотрит хмурое, унылое никто – такая тоска!

Чем могу похвастаться? Только тем, что у меня гениальные родители. Они были правы. Я – разочарование и пустота.

Вот так и живу.

Я одинока. У меня нет даже собаки.

Работаю я в интернет-газете. Как мне кажется, этот виртуальный источник информации и новостей никто, кроме меня, и не читает. Так что я не знаменитость и имени у меня никакого нет. Впрочем, еще я иногда пишу статьи для глянца – глупые тексты для домохозяек, одуревших от декретной скуки мамок, сельских простушек, не нашедших себя в большом городе, но не спешащих в родные места и боящихся возвращения, как изгнания из рая. Эти статьи меня развлекают, но славы и счастья тоже не приносят. Только немного денег.

Я подрабатываю в социальном центре. Обычно эту работу считают волонтерской – принято считать, что развлекать инвалидов или проводить тесты подросткам обязаны добрые дяди и тети-добровольцы, но у нас их как-то уж очень мало, потому всем этим в свободное время занимаюсь я. За это мне платят и время от времени меня отправляют на курсы, где тети и дяди, имитируя вселенскую доброту, учат меня, как я должна общаться с инвалидами, подростками или другими, не менее «особенными» людьми. И какой должна быть доброй я. Я, конечно, ищу в себе эту доброту, но ничего подобного не обнаруживаю. Не приписывайте мне добродетель, которой у меня нет. Я тоже озлобленный и опустошенный человек, как все. Просто благодаря всему этому мне кажется, что я живу и, вполне может быть, живу не зря. Пусть у меня нет любви, детей и даже собаки. Просто однажды кому-то я это могу ввернуть в беседе, как особый признак моей добродетельности и важности для всего человечества.

А полтора года назад я познакомилась с Олей.

Вообще, два года назад я стала наставником и, когда я получила бумажку, указывающую на мою возможность работать с детьми как наставник, моим подопечным стала Оля. Но просто сам факт знакомства с ней – это нечто большее, чем тот факт, что я стала наставником. Оля оказалась моим маяком. В моем море слез замаячил берег.

Когда какой-то семейной паре приходит в голову усыновить ребенка, они обычно отдают предпочтение младенцам. Чуть реже берут детей лет трех или пяти. А вот подростков почти никогда не усыновляют. Всем нужны щенки, которых легче воспитать так, как хотелось бы новоиспеченным родителям. Чтобы у детей даже сомнений не оставалось, что перед этими взрослыми нужно испытывать дочернюю или сыновью покорность. Чтобы память даже шанса не давала на злейшую фразу: «Ты мне не мама!» И чтоб не пришлось переживать все выходки детдомовца в адаптационный период – проверки на прочность, стойкость и надежность.

Подростки же существа трудновоспитуемые. У них пороки, сложный характер и гормональные бури. С ними сложно даже родным и априори любящим людям. Потому что подростки всем чужие, даже самим себе.

Впрочем, это не обязательно значит, что они, эти не усыновленные подростки, вырастут плохими людьми. Это значит только одно – если подросток находится в детском доме, то у него практически нет шанса, что его кто-то усыновит.

Вот так и растут они. И будущее лежит перед ними. Сложность в том, что дети, которые растут в интернатах и детских домах, обычно не имеют почти никаких социальных и бытовых навыков. Их обхаживают няни, кормят в столовых и стирают их белье в прачечной. Они растут в группе детей, которые, возможно, не являются их друзьями. И они не видят ничего нового, что обычно видят домашние дети, которым любящие родители спешат показать мир и вложить в головки ценности общечеловеческие и их личные, семейные, культурные или религиозные. А потому, выйдя из интерната, такие дети ничего не знают об окружающем мире и порой на собственной кухне сами себе не могут даже яйцо пожарить. Они не умеют общаться с другими людьми и ничем не интересуются. Они даже не знают, что можно чем-то интересоваться.

Чтобы вот такие подростки не росли как маленькие гаутамы (или антигаутамы, что было бы точнее), за пределы их антизолотого дворца этих малышей должны выводить мы – наставники. Нет, с отшельниками, нищетой, гниением и смертью наших маленьких гаутам нам знакомить не приходится (к счастью, наверное), но хоть что-то, помимо всей этой пакости, рассказать и показать им нужно.

Что касается меня, то не могу сказать, что я рвалась в наставничество. С детьми я общаюсь редко, без удовольствия, и не страдаю от нереализованного материнства, в колясочки с умилением не заглядываю. Вот так сложилось – как-то я и вовсе не думаю об этом. Так что когда мои труды на социальной ниве вдруг завернули в эту степь, это удивило даже меня саму. И первой причиной, почему я на это согласилась, было небольшое денежное вознаграждение, которое за это полагалось. Предложение было выгодное, моих затрат (выраженных в усилиях и времени) требовалось не много, а платить за это обещали щедро и исправно. Душевные травмы, связанные с привязанностью и возможным дальнейшим расставанием, мне не грозили – дети не волновали меня. Болезненнее было бы взять щенка на передержку…

Да и вообще… Не оправдываюсь, но хочу быть понятой правильно. Продавать любовь за деньги – это исконное человеческое занятие. Не обязательно называть это проституцией. Дед Мороз делает то же самое. А ведь он приносит радость! Настоящий спасательный круг для тех, кто готов уже утонуть в своем море слез.

Чертовски полезно, вынырнув из своего моря слез, попробовать и самому стать спасителем утопающих. Интересная мысль, которая пришла мне в голову именно сейчас. Раньше я не видела ее мотивом, но не исключено, что он тоже был. Где-то на подсознательном, интуитивном уровне. Как желание посмотреть со стороны на чужую беду, которая, возможно, тоже сильна и глубока и на фоне которой мои беды – мелочь. Вот такой тебе катарсис, вот такое себе нивелирование собственной боли. Но я не об этом. Мое наставничество стало новым забавным опытом для меня.

Кстати, стать наставником было до безобразия просто. Мне предложили, мотивируя материальной выгодой, и я, нуждаясь в этой материальной выгоде, на предложение ответила согласием. Потом, без лишних расспросов и разборов, меня отправили на какие-то курсы по основам этики, педагогики и какой-то другой, до кретинизма важной чепухи с набором прописных истин и вещей, которые нигде, кроме книг, в жизни не применимы. И вот, после того, как меня обучили, на скорую руку протестировали и посчитали вполне готовой для общения с неокрепшими умами подростков, я познакомилась с Олей.