2.

— Нам нужно спешить и спасать Машу!

— Она вероятнее всего уже мертва.

Так начинался и заканчивался любой разговор. Кирилл пытался достучаться до Молдована, который был полностью уверен в беспощадности преступников и необратимости ситуации. Парень психовал, кричал, предпринимал еще попытки, но потом в изнеможении оседал. Подкрадывалось то, чего Кирилл больше всего боялся.

Мозг потерял счет времени. День сменял ночь. Ночь сменяла день. Сутки пролетали незаметно в его бесчувственном опустошенном состоянии. После случайного похищения Маши бандитами и прощания с Яхой Кирилл так и не нашел силы, чтобы как-то справиться с возникшими трудностями. Источник энергии украли, вместе с ней и все надежды на лучшее. Парень понимал, что необходимо что-то предпринять, придумать, спасти Машу, но его заболевание подкралось в самый неподходящий момент и нанесло сокрушительный удар, который откладывался долгое время. Мир блекнул прямо на глазах. Он будто стирался по чьей-то злой воле. Предметы становилось серыми, а вскоре и просто исчезали. Кирилл понимал, что становится безучастным и безынициативным в происходящем вокруг. Вместе с миром он и сам становился прозрачным. Рядом постоянно находился Молдован, но парень по большей части не слышал, что тот ему говорит. Безразличие невозможно было обуздать. Порой казалось, что ноги и руки отказывают. Приходилось поднапрячься, чтобы шевелить конечностями и как-то передвигаться. Речь превращалась в спутанную кашу. Мысли всплывали вязко, неохотно и медленно пересекались между собой. Апатия и депрессия, чередуясь меж собой, словно объединились против раненого организма. С аффектом такой степени Кириллу не приходилось бороться. Он готов был принять любой стимулятор, ударить себя током, отрубить конечность, лишь бы только вернуть адреналин и волю. Но на данный момент выходило лишь беспомощное мычание и безжизненный ступор. Они ехали на машине в неизвестном Кириллу направлении. Молдован за рулем, Кирилл на соседнем сидении. Избранный периодически рассказывал о чем-то, а парень отчаянно провожал глазами проносящиеся за окном улицы.

— Тучи сгущаются, — декларировал Молдован, пристально глядя на небо, — природа чувствует, что человеку грозит катастрофа…

Кирилла бесил этот человек. Его суеверия, его эзотерика, его смирение, его мутные проблемы, в которые он втянул ни в чем неповинных подростков.

— Ihticoyonpui попал в злые руки, которые хотят разрушать и сеять смерть. Но Ihticoyonpui не может ошибаться. Значит, наше время пришло и человечество ждет гибель.

Молдован рассуждал здраво, хоть и был похож на старика в маразме. Он был готов принять судьбу, понимая, что сражаться с неизбежным бессмысленно.

— Что… Что может сделать какой-то сраный корень дерева?! — возмущенно взорвался Кирилл, смахивая ненавистно слезы с глаз.

— Он делает определенных людей неуязвимыми и наделяет их определенными сверхъестественными силами.

Кирилл отказывался верить в этот бред. Для него старик и шайка бандитов оставались лишь сумасшедшими, по которым плачет психушка.

— Не каждый сможет пережить то, что преподнесет корень. До меня хранителем книги «Индиго» был старый вожак индейского племени. Именно он познакомил Магелланцев с великой Пандорой их предков. Он мне поведал секрет. Так скажем успех своего посвящения в ряды избранных. Этот человек всю жизнь пробыл в добровольном изгнании, нищете, строгом воздержании от всех банальных человеческих потребностей. Он подавлял страсти, познавал границы боли и воли, не пытался поддаться слабости и компромиссу. Путем жестокого издевательства над собой он познал бездну. Он с помощью личного опыта заглянул в самые потайные уголки человеческой души. Побывал в самых опасных, суровых, ломающих, неоднозначных и проверяющих человека на прочность ситуациях. Жажда любого опыта, будь то чувственного или интеллектуального, связала его с тьмой, которую не смог бы выдержать другой человек. Но индеец сохранил рассудок и продолжал копать эту бесконечную яму под самим собой. Он обрел бесценную мудрость, силу духа, ответы на все волнующие тысячелетиями вопросы, но и тогда чертоги знаний и масштабы времени и пространства Пандоры не уничтожили его. Он узрел запредельное совершенство и не сошел с ума. Вожак без затруднения прочитал записи прошлых избранных, которые не значат ничего для тех, кто это сам не осознал и не пережил. Индеец добавил туда свою собственную истину. Ему пришло дословно такое озарение: «жизнь преподносит столько разочарования и бед, сколько человек после этого может вынести свободы и счастья». Он считал, что все наши неудачи, страхи и ошибки потом трансформируются в абсолютное беспечное блаженное существование. А Ihticoyonpui он называл антагонистом любого другого наркотика. Ведь наркотик вызывает эйфорию и легкость, а Ihticoyonpui является трипом или сном, после которого обычная жизнь кажется идеальной, беззаботной и счастливой. Он в действии корня нашел интерпретацию своей личной идеологии познания бездны. Вожак обуздал совершенство и поселил его внутри себя. А истина, принадлежащая индейцу, стала одновременно его спасением и могущественным оружием.

— Что значит истина? — скептически продолжал стонать Кирилл от чудовищного дискомфорта во всем теле.

— Истина — иллюзия, которая помогает жить. Когда начинаешь искренне верить в эту иллюзию, она обретает неописуемую силу. Если есть цель и истина, тогда Ihticoyonpui не разрушает, а становится волшебным инструментом.

— Откуда же взяться вере в нашей уродливой жизни?

— Она никогда и не возникнет в благополучном и мирном течении. Чаще всего человек обретает веру, когда пережил, казалось бы, невозможное. Она и помогает ему, собственно, выжить. Но рождение истины не возникнет вне процесса.

Кирилл сдавил со всей мочи виски, пытаясь унять шум в голове и прервать поток болезненных мыслей.

— Кажется, от этого корня одна польза и человечество ждет светлое будущее…

Молдован спокойно опроверг эту теорию своим монотонным уверенным аргументом:

— Только не стоит забывать, что вера может быть у людей сильная, но цели разные. Слабых Ihticoyonpui расщепит на молекулы, но сильных оставит жить. Многих из этих сильных закаляло лишь зло. Они ненавидели мир, людей, жизнь и готовы уничтожить их.

— Их можно понять, — выдавил цинично Кирилл.

Молдован не стал спорить. Взгляды и видение другого человека невозможно изменить постороннему. Вся ответственность ложилась лишь на случайный подбор событий и объединяющую их в единый конструктор судьбу. Машина пролетала мимо пляжей, джунглей, деревень. Они замешивались в одну невзрачную пленку, которая забывалась навсегда.

— Какая же истина тебе помогла не сломаться и возвела в избранные? — равнодушно поддерживал разговор Кирилл, понимая, что без Молдована он ничего не сможет реализовать, и надеясь найти в его душе лазейку.

— Можешь прочитать, — мужчина передал священную книгу, в кожаной обложке.

Кирилл взял вещь в руки и подкинул небрежно в воздух.

— А меня молнией или метеоритом не шибанет, если открою?

— Последняя записанная страница, — пропустил мимо ушей саркастичное заявление пацана.

Кирилл пролистал древние обветшалые страницы, на которых корявыми почерками, на разных языках были оставлены чьи-то многозначительные проповеди. Парень с пренебрежением добрался до третьей четверти книги, где находилась крайняя надпись.

— Я не знаю английского, — заключил Кирилл и закрыл без сожаления книгу.

— Там написано, что человек состоит из божественной милости и материальной красоты.

— Что это значит?

— Человек двойственное существо. Он не утратил до конца животные инстинкты, но уже развил разум до духовного начала. Он не может быть полностью предан Богу, забыв о своих земных потребностях и желаниях, так же, как и игнорировать и подавлять духовные стремления и побуждения к развитию. Можно не быть одновременно религиозным фанатиком или аморальным материалистом, всю жизнь страдая от внутреннего диссонанса. Но хватает чувствовать божью милость, оставаясь в любых ситуациях человеком, а также видеть и питаться природной красотой, беря все, что преподносит жизнь без остатка и переизбытка.