Именно так, слово в слово, было сказано моими устами. Саша беспрекословно послушал старшего брата и хоть ему было очень страшно, он мужественно побежал на улицу. Нажимая кнопку лифта, я провожал мальчика взглядом. Раздался вновь сигнал домофона, Саша выскочил на улицу. Через пару секунд до моих ушей донёсся протяжный женский крик, а за ним грохот. Я осознал, что рядом с подъездом сверху упало что-то тяжёлое. Неестественный шум меня побудил оставить ожидающий лифт и броситься на улицу. Снова запищал домофон. Но дверь не закрылась, потому что моя оцепеневшая фигура преградила ей путь. Я стоял на пороге и чувствовал холод. Затем холод перешел в дрожь. А дальше эта дрожь медленно-медленно начала пожирать мои внутренности.

Я смотрел остекленевшим взглядом на асфальт рядом с лавочкой. На нём лежали два трупа. Два замерших тела. Я сначала не мог поверить. Думал это галлюцинации. Это просто не могло быть реальностью. Ноги парализовало. Мне с трудом удалось заставить их идти. Я не могу описать, что я чувствовал. Не существует таких слов. Я подобрался ближе. У моих ног лежали мёртвые мама с Сашей. Они не шевелились и не дышали. Она вновь его прикрыла собой и прижала к своему телу. Та же поза, в которой я их запомнил в последний раз тем утром. Они снова спали и им было плевать на этот проклятый мир. Я тихо присел на корточки и взял их ладони в свои. Хотел ощутить то самое родное прикосновение. Но их руки больше не могли разделить мое тепло. Они тянулись вниз, к холодной земле. Я не сдавался и сжимал крепче, но ничего не получал в ответ. Их лица обратились к пустоте и остались там навсегда. С дрожью в теле я сложил их руки вместе и резко отошёл назад. Я не хотел мешать. Им не нужен был больше этот мир. Всё происходило в нём случайно. Нам оставалось только самостоятельно найти какой-нибудь смысл.

Я не звал на помощь. Не оглядывался по сторонам. Не проверял окна, из которых выбросилась мама. Я, не спуская глаз с мёртвой идиллии, сел на бетонную ступень. У меня не было подходящих мыслей и чувств на такой случай. Не было объяснения случившемуся. В один миг у меня не стало мамы и брата. А если нет их, значит нет и меня. Я сказал себе, что меня отныне не существует. Я вставил рукой один наушник в ухо. Звучала не доигравшая "Sad eyes". Песня провожала нас. Ведь мы отправлялись далеко от жизни. Мои единственные родные люди, размазанные по асфальту временем и роковым совпадением. И я, стёртый до исчезновения увиденным и осознанным.

7.

Я ни с кем не поддерживал связь, но люди и так быстро узнали об ужасающей невероятной трагедии. Последующие секунды, минуты, часы, дни мое тело пребывало в тени. Без потребностей, желаний и борьбы. Психическое нездоровое состояние даже не давало мне покончить с собой. Ритуалы изменились: теперь я не молился, теперь я днями и ночами напоминал себе о том, что виновен в смерти своих любимых. Я прозябал то в депрессии, то в самобичевании.

Полгода меня таскали по интернатам и психушкам. Если не из-за здоровья, то меня заключали за мнимое бродяжничество и асоциальное поведение по отношению к опекуну. Я не трогал отца. Он беспросветно бухал и всё чаще терял контроль над собой. Так получалось, что в одном психиатрическом отделении лежал неподвижным предметом я, а в другом батя с очередной белой горячкой. Жизнь всё равно продолжалась. В какой-то момент я абсолютно спонтанно решил со всем покончить и избавить окончательно мир от себя, а следом захватить валяющегося на кухне в собственной блевоте отца. Оставив газ включенным на всех конфорках и закрыв глаза, я, наконец, улыбнулся. Но опять всё пошло не так. Я не успел умереть. Лишь снова стал виновником гибели родственника и снова попал в психушку, но уже другого города.

Мне стало вскоре смешно. Действительно, искренне смешно от всего того, что происходит в этой нелепой жизни. Так, собственно, я и стал таким.

Глава 4. Биба и Боба

1.

Холодный свет луны. Свежесть лесного летнего воздуха. Шелест листьев. Хруст веток. Отдалённый лай деревенских собак. Влажная мякоть мха под ногами, обутыми лишь в стационарные тапочки. Именно так выглядел побег молодой парочки из психиатрической больницы.

— Твою мать! У нас получилось, прикинь?! Как мы их всех облапошили! — повторял заведённый Кирилл.

Уже следовало бы успокоиться, но его мания достигла пика. Парень радостно скакал вокруг Маши и конвульсивно желал непременно к чему-то притронуться.

— Маш, у нас получилось!

Он её удосужился даже чмокнуть в щеку, но она его оттолкнула, сделав вид, что вытирает противные ей слюни.

— Да я сама не могу поверить, что на это согласилась…

Погони позади не было. Персонал Бурашево сосредоточил все силы на более серьёзном переполохе, и исчезновение двух беглецов осталось вне поля зрения. Несмотря на безукоризненно выполненный план, Маша переживала. Она находилась в незнакомой тёмной чаще леса, без денег и телефона, к тому же вокруг неё кружил её сверстник, который был явно не в своём уме.

— Мы даже в говне не вымазались, как тот чувак из "Побега из Шоушенка"!

Кириллу же было всё ни по чем. Думать он мог только об одном и изо всех сил старался сдерживать свои порывы чувств.

— Не понимаю, чего ты так веселишься…, — бросила в усмешке Маша, — нас же всё равно найдут.

В вальяжной манере Кирилл продолжал свой победоносный марш.

— Хер там плавал.

— С чего это ты так в себе уверен, дорогой?

— Мы заляжем на самое дно веселья! Таким занудам, как они, там не место…

Маша негодовала, но всё равно продолжала идти вперед со своими парадоксальными мыслями в голове.

— Вот кончится твоя маниакальность, а таблеток не будет? Что ты будешь делать, а?

— Черпать счастье из святого воздуха! — без каких-либо раздумий ответил парень и огляделся вокруг, пытаясь сориентироваться.

Сторона леса, которую выбрали для побега подростки, пролегала по левую сторону дороги, ведущей к Ленинградскому шоссе. Не сказать, что это была сибирская глушь, но незнакомый лес в любом случае внушает страх. Кирилл был уверен, что любой маньяк-убийца, наткнувшись на них, сам перепугается до чёртиков.