Шрифт:
– Доктор, скоро меня выпишешь-то?
– Тебе зачем?
– Боюсь, как бы надзиратель-то другую не взял.
– А ты что прифрантилась?
– Да к нему идти собралась!
Ненила смеется.
– Никакого у нее надзирателя нет. Бред! – потихоньку объясняет мне доктор. – Ты вот лучше, Ненилушка, расскажи барину, за что сюда попала? Ему хочется знать.
Заведующий медицинской частью Л.В. Поддубский и доктора P.A. Погаевский и Н.С. Лобас
Лицо Ненилы сразу становится грустным.
– Впутали меня, ох, впутали! Все он впутал, изверг, чтоб вместе шла! Впутал, а потом где он, ищи его! И должна я одна быть…
Ненила начинает плакать.
– Да ты не плачь. Расскажи, как было!
– Как было-то, обнакновенно было! Купец-то, сидел, вот так-то. Пьяный купец-то. Борода-то на столе! – Ненила смеется. – Я-то около купца, все ему подливаю: «Пей, мол, такой-сякой, немазанный!» А он-то, он сзади подкрадается… Подкрался к купцу – пьяный, препьяный купец! Я его за руки поймала, держу. А он его за бороду хвать – назад оттянул – да как по горлу как чирк! Ай! – Ненила вскрикивает. Быть может, в эту-то страшную минуту и потеряла равновесие ее психика. – Кровь-то в стенку, в меня полилась, полилась… Корчился купец-то жалостно так… Жалостно… – Ненила начинает хныкать, утирать рукавом слезы – и вдруг разражается смехом: – Чего ж я реву-то, дура? Вот дура, так дура! И самой смешно. Реву девоньки, и сама не знаю о чем! Доктор, пустите меня к надзирателю.
– Дай ты мне капелек-те, от зубов-те! – подходит к нам другая душевнобольная.
Несчастная, сосланная в каторгу за мужеубийство. Она потеряла психическое равновесие в первую брачную ночь.
– С женщинами это бывает… Рано замуж отдали… Может быть, муж спьяна обошелся очень уж грубо, – поясняет доктор.
– Спортили на! – жалобно рассказывает она. – Взяли да в постелю кровищи налили. Я как увидала, он мне и отошнел… Отошнел, я его и зарезала.
Во всей ее позе что-то страдальческое, угнетенное. У нее, в сущности, не болит ничего. Но все-таки остаток сознанья требует отчета, почему она в таком угнетенном состоянии. И несчастная сама выдумывает причины: то жалуется на зубную боль, то через пять минут начинает жаловаться на боль в пояснице.
– Третий день разогнуться не могу! Болит!
– А зубы?
– Зубы ничего. Поясница вот!
– Видите, при каких условиях приходится работать, – со вздохом говорит доктор.
Я не думаю, чтобы доктора Кириллова надолго хватило на борьбу с разными сахалинскими, истинно «каторжными» условиями. Очень уж у него в несколько месяцев расходились нервы.
Сколько народу бежало отсюда, народу, приходившего сюда с горячим желанием принести посильную помощь страдающим!
И это будет очень жаль.
Такие люди, люди знания, люди дела, люди просвещенные, люди гуманные, люди честные, с чуткой, доброй, отзывчивой душой – такие-то люди и нужны Сахалину.
Людей плохих много, и в пароходном трюме каждый год присылают.
Каторжное кладбище
От Корсаковского лазарета недалеко до кладбища.
Проедем «к маяку» – кладбище расположено на горе, около Корсаковского маяка.
– Нет уж, ваше высокое благородие, видать, мне к маяку пора! – говорил один тяжкий больной утешавшему его доктору.
Что это за странная процессия взбирается по косогору?
Десяток каторжных, уцепившись за оглобли, подталкивая сзади, тащат телегу на которой лежат большой, неуклюжий, некрашеный белый гроб и лопата. Сзади со скучающим видом идет посланный смотреть за каторжниками надзиратель, с револьвером на шнурке.
Вот и вся похоронная процессия.
– Ну! Ну! Наддай! – покрикивают каторжные.
Вот и все похоронное пение.
Что-то щемящее, что-то хватающее за душу есть в этой картине сахалинских похорон… Эта телега, этот надзиратель, эти серые куртки… Единственное лицо, которое могло бы проводить покончившего свои дни несчастного в место последнего успокоения, – тоже лежит в могиле.
Хоронят поселенца.
Из ревности он зарезал сожительницу, убежал из дома и отравился борцом. Его труп через несколько дней нашли в тайге.
Борец – ядовитое растение, растущее в Корсаковском округе, на юге Сахалина. Корень борца там имеется «на всякий случай» у каждого каторжного, у каждого поселенца. Мне показывали этот корень многие.
– Да на кой вам шут держать эту дрянь?
– Такое уж заведение… На всякий случай… Может, и понадобится! – отвечали поселенцы с улыбкой, какой не дай Бог чтобы улыбался человек.
Сойдем, проводим.
Телега медленно вползла на гору. Ее подвезли к первой выкопанной могиле. На веревках опустили гроб. Достали с телеги лопаты, поплевали на руки – и застучала земля по гробовой крышке. Застучала сильно: здесь почва глинисто-каменистая. Не земля, а словно какой-то щебень, битый кирпич навален около вырытых могил.
Глуше и глуше шумит земля… Маленький холмик вырос над могилой. В него воткнули наскоро сколоченный из двух планок некрашеный крест без надписи.
Кто перекрестился, а кто и нет – и взялись за телегу.