Проверку отношения не прошли: никто не желал рассматривать каждый новый конфликт как возможность узнать получше и себя, и другого, поэтому из всякого противостояния они выходили с множеством потерь и разрушений. Последней каплей стала случайно увиденная Олегом встреча Наташи и Никиты. Они стояли у входа в центральный корпус и мило болтали. Наташа улыбалась. Олег буквально вышел из себя и чудом удержался, чтоб не подойти к этим голубкам и не разнести их идиллию вдребезги.

Объяснения, представленные на этот счёт Наташей, его категорически не устроили: после всего того, что творил этот чёртов Никита, она не должна была и на пушечный выстрел к нему приближаться. Всё это было давно – не признавала вину Наташа. Неважно – настаивал Олег, который в упор не понимал, какие такие разговоры у них могли быть. Услышав очередное обвинение в беспричинной ревности, он страшно разозлился и выдвинул вполне обоснованную версию, что надумала она, по всему видать, возвращаться в Никите, у которого крутые папа с мамой, а Олега элементарно выставляет дураком. Наташа согласилась с дураком, а больше ничего пояснять не стала: не на шутку разобиделась и ушла.

Они расстались. Олег долго не находил себе места, тосковал, ломал голову в надежде всё вернуть. Пытался даже пару раз объясниться, но всё было напрасно. Он хорошо понимал теперь, что значит выражение: «Разбитую чашку не склеишь», скорбел над осколками и корил свою возлюбленную за небрежное обращение с тем сокровищем, что было в их руках. Почему она не поняла, не приняла и не прониклась его порывами? Не откликнулась, не оценила? Почему? Олег долго мучил себя этими вопросами, хотя ответ на них знал: она просто не любила его. Осознавать этот злополучный факт было ещё горше, и Олег, тоскуя и кручинясь, опять и опять скатывался в знакомое ему острое неприятие мира, устроенного донельзя глупо и несправедливо.

Когда же ему случалось сетовать на жизнь в компании друзей-приятелей, опрокинув рюмку-другую, он неизменно делился своими соображениями по этому поводу и, обнаружив хотя бы некоторое понимание, засыпал благодатных слушателей всё теми же набившими оскомину вопросами. Разбередив до невозможности незаживающую рану, выплёскивал затем и самый болезненный свой вопрос: разве будет кто другой так любить её, как любил он? Вопрос, как говорится, был риторическим, и публика выражала стопроцентное согласие кивками или фразами из серии «она ещё пожалеет». В такие минуты мятущаяся и измученная Олегова душа немного успокаивалась, согревалась и затихала, а он начинал испытывать некоторый восторг, которым жадно упивался.

Но посиделки рано или поздно заканчивались, хмельной кураж и сопутствующее ему чувство локтя исчезало, тогда Олег, к великому своему ужасу, обнаруживал прежних демонов, напоминавших ему про его полную несостоятельность, которую он так страшился признавать. «Ты лох и никчема, – пульсировало в где-то в глубинах его серого вещества, – таких, как ты, не любят, а презирают. И Наташа – ты прекрасно это знаешь – легко утешится с кем-то другим. Даже с тем же Никитой».

К вящему своему ужасу, Олег не мог ничем возразить и начинал ещё больше горевать. Выхода он не видел. Разве покончить с этой чёртовой жизнью раз и навсегда. Всем только лучше будет…

Неизвестно, чего в этих рассуждениях было больше: жалости к себе или действительно желания поквитаться с этим миром, но Олег ничего такого совершить не успел. Пока думал, прикидывал, рассуждал, произошло то, чего он страшно не хотел, боялся, но всё же предвидел. Наташа вернулась к Никите. Олегу, как ни странно, этот шаг возлюбленной будто вплеснул в кровь дополнительную порцию энергии, которая взбодрила его и заставила шевелиться. Вся приумноженная сила уходила теперь на то, чтобы сыпать в окружающий мир бесконечные обвинения не только в адрес той, что сломала ему жизнь, но и вообще всех женщин: беспросветных дур, которые не знают, чего хотят, а только пьют кровь и выедают у несчастных мужчин все мозги.

При всякой удобном и неудобном случае Олег прямо подпрыгивал, предвкушая возможность пометать молнии в противоположный пол, который так наглядно и выразительно представила в его жизни Наташа. «Я же говорил! Я же знал!» – отчаянно жестикулируя, взмывал он ввысь и на особом эмоциональном накале посвящал всех и каждого в самые ужасные детали женского коварства.

Сочувствие и понимание слушателей его ободряло, давало силы и уверенность в собственной правоте. Олегу казалось, что чем больше он будет трубить о своём горе, тем легче с ним сможет справиться, тем быстрее оно забудется, но выходило как раз наоборот. Убеждённость в собственной правоте, которую он тщательно вскармливал при помощи окружающих, никак не хотела расти и крепчать, а походила скорее на новорождённого, имеющего несовместимую с жизнью патологию. Олег отчаянно боролся за этого маленького пациента, но все усилия по какой-то злой иронии только ухудшали ситуацию, не оставляя умирающему никаких шансов.

Почва уходила из-под ног, мир, отнимающий самое ценное его творение, казался враждебным и жестоким, и Олег с ужасом осознал, что опять попал в тупик, из которого ему точно не выбраться, потому как выхода из него попросту нет.

– Выход всегда есть, – заговорщически сообщил ему один случайный собутыльник, с которым Олег поделился, по обыкновению, своим горем.

Они сидели в парке на траве и по очереди прикладывались к горлышку поллитровки. В тот день Олег, успевший поколесить со своей неизменной культурной программой по разным гостям, возвращался домой в сильном подпитии и в большой, пуще прежнего печали. В список повинных в его бедах ответчиков включены были в тот день ещё и родители. Осознав вдруг размер причинённого ему морального ущерба, Олег определил их на первое место, а все прочие враги, включая Наташу, остались позади.

Случился такой переворот, конечно, не в одночасье: Олег давно уже копил претензии к предкам, но боялся их не только высказать, но даже основательно сформулировать у себя голове. В тот день ему удалось озвучить некоторые из них в одной доверительной беседе. Визави Олега, приятель-однокурсник, был давно в жёстких контрах со своими родителями. Это как раз и выяснилось, когда Олег по какому-то незначительному делу забрёл к этому приятелю в гости и стал свидетелем очень некрасивой сцены.

Объяснения на этот счёт, представленные Олегу, оказались до боли знакомы: не ценят, не уважают, лишают свободы и везде суют свой нос. Только Олег, памятуя о своём сыновнем долге, это мученически терпел, а вот приятель, нисколько не тушуясь, выгружал своим обидчикам наболевшее по полной. Олег прямо встрепенулся: ведь это они, его отец и мать, сделали его таким неуверенным, ведь это они его всегда шпыняли, критиковали и осуждали за малейшие промахи. Разве он слышал хоть когда-нибудь похвалу от них? Разве мог рассказать им о своей беде в расчёте получить понимание и поддержку? Разве видел он в отчем доме что-то другое, кроме недовольства и требований?