И как эта женщина могла научить Адрию чему-то хорошему?

Но стоит отдать ей должное – пока ситуация с деньгами не стала критической, Дебра не переходила рамки закона, всегда лишь личные, ведь гораздо проще играть роль несчастной женщины в беде, чем превращаться в мошенницу. Зато Адам Роудс умело ломает любые границы без поправки на роли и последствия.

Адрия же, в свою очередь, питая глубокое презрение к «талантам» обоих родителей, не умеет ничего, кроме как злиться. Но злость эта бесполезна и только сильнее выматывает, чем больше в нее погружаешься.

– Милая, – мать не сдается и пытается наладить контакт. – У тебя проблемы в школе?

Она вновь мягко улыбается. Иногда она умеет быть нормальной, и во время коротких свиданий в тюрьме Адри вынуждена приходить к этой мысли быстрее, чем в обычных обстоятельствах, – как бы проживать все отношения с матерью в ускоренном режиме. Потому что за пределами этих стен у нее нет матери. Адри признает, что пресловутые полчаса, выделенные на это свидание, – не время вертеть хвостом. Она закусывает губу и хмурит брови, стараясь не встречаться с матерью взглядом. Почему в этой тюрьме нет пластиковых перегородок и телефонов, как в кино? Все тогда было бы проще – пятиминутная консультация о жизни.

– Да, но дело не во мне, а в них. В остальных. – Адри фыркает, пробираясь через острые колючки своей злости вперед. – Мне кажется, я другая.

– Это ведь неплохо. Людей пугают те, кто на них не похож, но в то же время притягивают.

Адрия притягивает только придурков, которые вызываются на спор с такими же придурками подкатить к ней, чтобы оценить, какого масштаба и фееричности будет отказ. Местный аттракцион.

– Я не ты, – гулко произносит Адри, вкладывая в эти слова так много.

«Я не могу быть такой же очаровательной и улыбчивой, как ты».

«Я не стану угождать мужчине, только чтобы ему понравиться».

«Я не буду зависеть от кого-то».

Как много отчаяния, презрения и даже зависти в этом «я не…».

Мать протягивает руку, чтобы заправить непослушную прядь Адри за ухо, и Адри не шевелится, вновь цепенея от чужого прикосновения. Аккуратно касаясь пальцами лба дочери, Дебра произносит:

– Моя девочка, ты красива и умна. А если захочешь, то можешь быть и милой. Только воспользуйся этим правильно.

Адри выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. Ногти скребут неровные линии дурацкой надписи, врезанной в металл стола. Как ей хочется не быть здесь, не касаться этих букв, не смотреть матери в глаза и уж тем более не думать мучительно, что та может быть права.

Пасмурная серость расползается по Рочестеру, окутывая город мрачными тучами и наваливаясь на его обитателей угрюмой тоской. Адри подпирает голову рукой, косясь в окно, и всеми мыслимыми и немыслимыми способами борется со сном. Заснуть на уроке мистера Арчера проще простого. Пока он в режиме радио вещает о Войне за независимость и тонкостях Парижского мирного договора, Роудс пытается не зевать и прокатывается скучающим взглядом по классу. Часть одноклассников так же мучительно клюет носом, кто-то нашептывает соседу на ухо очередные школьные байки, кто-то таращится в телефон, под монотонные речи учителя пролистывая бесконечную ленту социальных сетей. Но есть и другие. Те, кто, в отличие от Адрии, не забивались в самый конец класса – они с понимающим видом грызут гранит науки, пока ближе к концу следующего года не начнут грызть друг другу глотки за места в колледже.

Среди всей этой разношерстной массы девчонок и парней у Роудс нет друзей. Отличники держатся от нее в стороне, тая в глазах вполне обоснованный страх; троечники не проявляют особого интереса; только отпетые хулиганы подбираются ближе всех, но лишь чтобы задеть за живое. Хоть живого в Адрии не так уж и много. Отшельников Роудс не принимает сама, потому что лучше оставаться белой вороной в одиночестве, чем сбиваться в чудную стаю. Когда скрупулезно, день за днем выстраиваешь угрожающий образ, ты не можешь позволить себе попадать под раздачу из-за кого-то еще. Тем более Адрии не нужны друзья. Не нужно чужое общество, как не нужно чужое нытье и чужие проблемы. Этим ведь и занимаются друзья – ноют друг другу о проблемах?

Адрия давно усвоила урок, что дружба требует чего-то взамен. Жертвы. Отдачи. И в первую очередь откровенности.

С момента переезда в этот город два года назад от нее ожидали этой жертвы не единожды, пока все как один не пришли к выводу, что Роудс не готова ничего отдавать взамен. Своего мало.

Рыженькая Марта Синклер пыталась узнать Адри лучше, но споткнулась уже на третьем вопросе – «Где работают твои родители?». Так Адрия поняла, что, если отвечать «не твое дело», друзей у тебя не прибавится. Но это было и вправду не ее дело – девочки, мать которой выпекала румяные пироги в пекарне, а отец со счастливой улыбкой развозил их по всей округе. Что могла сказать Роудс, чтобы не соврать? Потому что хуже правды – только ложь. «Моя мать сидит, а отец только вышел из тюрьмы. Хочешь ко мне в гости?» – Марта Синклер слилась бы быстрее, чем ее отец успел бы довезти до центра города пышный пирог с яблоками и ватрушку с повидлом в подарок. Пироги у них, кстати, были вкусные, но после того как Адрия наотрез отказалась приоткрывать непроглядную завесу в свою жизнь, Марта на пироги ее больше не приглашала. На этом дружба закончилась.

После Марты была Луиза Брэдшоу – худощавая бледная девчонка во всем черном. У них с Адри было куда больше шансов сойтись – Луиза слушала тяжелую музыку, любила помолчать, а главное – не задавала лишних вопросов. Адрию устраивало ее ненавязчивое общество, задумчивые прогулки вдоль полей и обмен музыкальными предпочтениями. Но потом Луизе стало хуже. Она перестала есть, начала страдать булимией и худела на глазах. Все это продолжалось до тех пор, пока родители не закрыли ее в специальной клинике, справедливости ради сообщив Роудс адрес и тепло заверив, что она может навещать Луизу в любое время. Но Адрии хватало и свиданий с матерью в мрачной тюрьме в полутора часах от Рочестера, поэтому она быстро попрощалась и с этой дружбой. И больше не хотела ни с кем сближаться.