Люди приносят боль, а чем человек тебе дороже, тем больше боли он способен принести.

Этот урок, в отличие от уроков мистера Арчера, Адрия тоже усвоила. Как и то, что жизнь – злая стерва с кривым оскалом.

По иронии судьбы все важные люди в ее жизни оказывались за решеткой. Роудс не хватило бы духу признать, что та бледная девчонка с булимией стала для нее важна, как были важны отец и мать, но мрачная закономерность угнетала. Глядя на все это, Адрия не раз думала о том, что когда-нибудь стерва-судьба приведет за решетку и ее саму.

О том, что родители Адрии сидят, стало быстро известно всей школе.

«Дочь уголовников» – мерзкое прозвище приклеилось к ней почти с самого переезда. Клеймо, от которого она не смогла бы избавиться ни за два года, ни за десять лет. Потому что это правда. То, что не исправить. Сухой факт в остатке.

Звонок с урока звучит долгожданным спасением. Класс начинает жужжать, как переполненный улей. Кто-то принимается делиться с соседом по парте планами на предстоящие выходные, кто-то уже подскакивает с места, спеша покинуть кабинет и взбодриться в оживленных коридорах. Мистер Арчер суетливо проговаривает домашнее задание. Адри убирает в сумку учебник, который не открывала ни разу в этом семестре, и направляется к выходу. Домашние задания не для нее, потому что в какой-то древней Войне за независимость она не видит смысла. Умные задания останутся для умных ребят, которым есть на что рассчитывать в обозримом будущем. А у нее своя война. Адрия не рассчитывает особо, что ее знаний будет достаточно для поступления в колледж, да и знает, что надеяться на чей-то кошелек – глупо. Хотя мать бы с ней поспорила.

Пробираясь по коридорам между галдящими школьниками, Адри выбирается на улицу и глубоко вдыхает свежий воздух, насыщенный влагой. Темные тучи нависают над самой школой, и вот-вот первые капли дождя прольются на стылую землю. Неприятный, промозглый ветер гуляет по пустынному заднему двору, заставляя Адри в одной кофте ежиться от холода. Она быстро проходит через весь двор в сторону стадиона, заворачивает за угол и скрывается от бдительного взора камер наблюдения. Каждый старшеклассник Рочестера знает эту слепую зону между двумя зданиями, но известно о ней и учителям. Многие предпочитают закрывать на происходящее здесь глаза или приговаривать: «Не моего ума дело».

Сегодня из-за непогоды здесь пустынно и тихо.

Адри чиркает зажигалкой, поднося маленький дрожащий в ладонях огонек к кончику сигареты. Глубоко затягиваясь, она облокачивается на кирпичную кладку стены и вставляет в уши наушники, чтобы на десять минут выпасть из реального мира и окунуться в виртуальный, в котором есть только цифровой шум и ничего больше. Но этот шум всяко приятнее реального.

Когда же реальный шум прорывается даже сквозь музыку и небрежную отстраненность Адрии от происходящего, она нервно дергается, оборачиваясь на источник звука.

Перемены – то время, которое нравится ей еще меньше, чем уроки, потому что в перемены обычно не происходит ничего хорошего. Школьники наконец освобождаются от оков вынужденного внимания, навязанного учителем, и беспокойные умы, ошалевшие от гормонов, на десять-пятнадцать минут вырываются на свободу. В перемены происходит все самое злое.

В паре десятков метров от скромного укрытия Адрии несколько пацанов громко гогочут, толкая худощавого мальчишку по кругу, точно мяч. Младшие классы. Их корпус совсем недалеко от этого места, и, видимо, здесь обидчики находят неплохую возможность унизить свою жертву так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Мальчишкам лет по десять, они смеются, обмениваясь злобными, совсем не детскими шутками, и подталкивают свою жертву друг другу. Мальчик по центру сжимается, прячет взгляд, но не особо сопротивляется, наверняка полагая, что лучше пережить эти несколько минут унижения молча, не подав виду.

Адри рывком выдыхает сизый дым, с горечью на языке наблюдая за происходящим.

– Эй, так и будешь терпеть?! – Школьник покрупнее, видимо, негласный лидер этой шайки, вырывает рюкзак мальчишки из рук и швыряет на землю. – Терпила лопоухий!

Остальные смеются, находя неуклюжую насмешку забавной. Злобный детский смех звенит у Адри в ушах, отскакивая эхом от воспоминаний.

Роудс кривится, вытаскивая второй наушник.

Ее так же пускали «по кругу унижения», только в другой школе, в одной из десятков до Рочестера – там, где узнали, что ее мать была на свидании с директором и таскала ему сэндвичи на работу. Он дважды приглашал Адри в кабинет, елейно улыбаясь и интересуясь, все ли у нее в порядке. Чем, конечно же, усугубил положение. В «кругу унижений» звучало всякое. Начиная с того, что ее мать директорская подстилка, заканчивая тем, что Адри теперь его любимица, за что будет презираема и гонима до конца дней. К счастью, ничего у матери с директором так и не срослось, и они быстро переехали в Коннектикут. Больше ее мать со школами не связывалась. И на родительские собрания тоже не приходила.

Но сколько таких школ и сцен Адрии пришлось пережить, прежде чем научиться с порога представлять себя правильно, – не перечесть. Угрожающий взгляд, «Только попробуй», первая стычка с обидчиками – все это, как ритуал, нужно было пройти почти в каждой новой школе. Со временем стало понятно, что дело не только в физической силе. Далеко не в физической силе.

Адри судорожным выдохом выгоняет из легких весь дым, закатывая глаза к мрачному небу.

Почему это постоянно случается?

Мальчишка падает на землю, не удержав равновесия, и обидчики обступают его со всех сторон:

– Ну ты и жалкий, чудик!

– Пожалуешься маме, как в прошлый раз? И что она сделает?

– Может, заплачешь?! Давай, Итан, как девчонка!

Роудс жмется к стене затылком, скрипя зубами.

Можно просто докурить сигарету и вернуться в школу, не обращая внимания. Можно просто заставить себя поверить, что это не ее дело. Такое ведь происходит всюду, постоянно. Нужно просто пройти мимо, как проходят все. Ничего сложного. Ведь у нее есть еще пара минут, время, в которое можно побыть наедине с собой, собраться с духом, чтобы дожить эту пятницу и вырваться из этого мира до понедельника. Забыть.