Из его косы выбились несколько прядей волос, темные локоны обрамляют красивое лицо. При полном освещении я вижу, что оно не так идеально, как казалось. На лбу у него шрам, на левой скуле — еще один, но они не отвлекают от его внешности.

— Пуля находится близко к коже. — Он достает щипцы, лежащие на тележке, и вкладывает их мне в руку. — Ты прекрасно справишься.

Я сжимаю инструмент и смотрю на дыру в его боку.

— У нас здесь только животный наркоз.

— Я не люблю наркотики. Мы обойдемся без них, — говорит он и ложится на стол.

— Без анестезии. Конечно. — Я сглатываю. Боже, он спятил.

Изо всех сил стараясь не сойти с ума, я начинаю очищать кожу вокруг пулевого ранения. Единственное, что я вижу, — это кровь, но каким-то образом я заставляю свою руку не дрожать, когда подношу пинцет ближе к ране.

— Где-то на полдюйма или около того, — говорит он. — Ты почувствуешь сразу.

Не падай в обморок. Не падай в обморок. Желчь поднимается у меня в горле, когда я ввожу кончик пинцета в рану. Я много раз наблюдала за тем, как лечат животных, в том числе за довольно неприятными рваными ранами, но никогда не видела, чтобы кто-то извлекал пулю. Желание закрыть глаза, отгородиться от образов крови и разорванной плоти становится непреодолимым. Я стискиваю зубы, чтобы побороть это.

Сильные пальцы обхватывают мое запястье, слегка смещая руку влево. Силы, с которой он держит руку, не существует, словно он боится причинить мне боль.

— Вот так. — Я слышу его, но не осмеливаюсь отвести взгляд от раны. — Чувствуешь?

Я киваю.

— Хорошо. Теперь вытащи его.

Я задерживаю дыхание и сжимаю маленький предмет щипцами. Тело незнакомца напрягается, но он не издает ни звука. Холодный пот выступает на моем лбу, когда я медленно вытаскиваю пулю. Из отверстия в плоти мгновенно начинает сочиться кровь. Я бросаю щипцы и пулю на тележку и беру полотенце, прижимая его к ране.

— И что теперь? — задыхаюсь я.

— Сначала очисти кровь. Затем наложи повязку — может, даже несколько — и забинтуй. Затем закрепи все скотчем.

Я следую его указаниям и, закрепив повязку на бедре, хватаюсь за край стола и пытаюсь взять под контроль свое неровное дыхание. Кровь залила все мои руки и кисти, до локтей.

— Теперь нога, — ворчит он, принимая сидячее положение. — У тебя есть эластичные бинты?

Кивнув, я снимаю окровавленные перчатки и лезу в ящик, чтобы достать две упаковки. Пальцы дрожат, и я едва успеваю заметить собственные движения, как кладу упаковки в его протянутую руку. Кожа на его ладони грубая, а толстый шрам рассекает ее по диагонали.

— Тигренок.

Мой взгляд перескакивает с его руки на глаза. Они пристально наблюдают за мной. Его пальцы слегка касаются моего правого запястья, как и несколько минут назад. Он поднимает мою руку и прижимается губами к кончикам моих пальцев. И я вдруг забываю, как дышать.

— Ты молодец. — Его хриплый голос окутывает меня, почти как ласка, пока он отпускает мою руку.

Ошеломленная, я просто стою на месте, пока он отрывает упаковку от рулона и начинает обматывать бинт вокруг своего бедра. Он даже не вздрагивает. Моя паника начинает утихать, и я наконец-то могу рассмотреть его во всей его прекрасной мужской красе.

Я позволяю своим глазам блуждать по его огромной обнаженной груди, каждая мышца которой так идеально очерчена, что он станет феноменальным предметом для изучения анатомии. Что? Да, "изучение", именно об этом я и думаю, наблюдая за тем, как напрягаются его бицепсы, когда он работает над обхватом ноги. Эти штуки могут быть толще, чем оба моих бедра вместе. По моим щекам разливается жар, когда я разглядываю его без унции стыда.

Как и на лице, на верхней части его тела есть небольшие недостатки. Пятидюймовая линия вздувшейся плоти на левом предплечье. Вероятно, старая ножевая рана. Также есть несколько небольших шрамов на животе и груди, но я не уверена, что могло их вызвать. А вот круглый след на плече возле правой ключицы безусловно от пули.

Закончив, он соскальзывает со стола, и мне снова приходится запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— В следующий раз, когда ты встретишь человека с огнестрельным ранением, ты либо убегаешь, либо убиваешь его. — Он наклоняется, и его лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего, а одна из выбившихся темных прядей волос касается моей щеки. — Ты поняла, тигренок?

— Да, — шепчу я.

Он поднимает свою испорченную рубашку, затем тянется за моим шелковым платком, брошенным на стол, и засовывает его в карман брюк. В следующее мгновение он уже хромая, направляется к выходу.

— Никаких "спасибо за спасение моей жизни"? — бормочу я.

Мой таинственный незнакомец останавливается, но не поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Ты ведь жива, не так ли?

— Да. И что?

— Это самое большое "спасибо", которое кто-либо когда-либо получал от меня, тигренок.

Колокольчик над дверью звякает, и дверь закрывается за ним.

Я опускаю взгляд на свою руку. Там, где его губы коснулись кончиков моих пальцев, все еще ощущается покалывание. Это был поцелуй? Я стою посреди операционной и смотрю на свою руку почти пять минут. Когда я наконец стряхнула туман с головы, то побежала к двери, боясь, что найду длинноволосого парня лежащим лицом вниз на парковке.