Единственными женщинами, замеченными мною, были две дамы, спешно покидающие ресторан. И судя по всему именно я стал причиной их панического бегства. На столе, занятом мною, остались нетронутые блюда на тарелках, а вот наполненные бокалы имели следы губной помады. Натюрморт дополняли несколько купюр, брошенные на стол.

Пилот, а у меня не было сомнений, что юноша с железным крестом именно пилот, прошел к соседнему со мной столику, за которым спиной ко мне сидел столь же юный военный.

— Рад видеть тебя, Йобст!

— Привет, Гензель!

Говорили на немецком. За последнее десятилетие, волей-неволей, мне пришлось изучить испанский, значительно продвинуться в английском и овладеть основами немецкого языка. Этого знания хватило, чтобы понять приветствия, но явно не хватало, чтобы полностью понимать дальнейший разговор неожиданных соседей.

Тем не менее я стал внимательно вслушиваться, надеясь с большей точностью выяснить в какое время меня забросило. То что я в Берлине времен первой мировой войны, я уже догадался. Но хотелось бы подробностей. Не забывал я отслеживать и окружающую обстановку. Я уже был не тот наивный юноша, оказавшийся в Иркутске 1879 года.

В центре зала пьянствовала компания морских офицеров. Именно пьянствовала — это слово лучше всего подходило к происходящему за их столом. Судя по здравницам и обрывкам долетавших разговоров это были подводники, отмечавшие возвращение из похода и вызов в Берлин.

Недалеко от входа пировала компания офицеров, судя по тостам, гвардейских уланов, которым завтра предстояло отправиться на фронт. Среди кавалеристов выделялся внушительных объемов толстяк. Как-то я другими представлял себе уланов, пусть даже и гвардейских.

И кавалеристы, и моряки были слишком поглощены собой, не обращая ни на кого внимание.

— Я заказал говяжью грудинку, — сообщил тем временем приятелю Гензель и я это вполне понял.

Но дальше смог разобрать в беглой речи лишь отдельные слова: Бристоль, специалитет, антре, аперитив. Вообще, слово Бристоль звучало в разговоре чаще всего. Но упоминали они и фамилии, фон Ягова, Круппа, Бисмарка и кайзера Вильгельма, причем без какого либо пиетета или особого выделения, как обычно бывает, когда говорят о значительных особах. Что выдавало принадлежность молодых людей к высшей аристократии.

Как выяснилось пилота звали Йобст Бёзе, а его собеседника Ганс фон Хохберг.

Беседу прервало появление main course, основного блюда нынешнего вечера. Вожделенный Rinderbrust Bristol, грудинка Бристоль, появился в зале в сопровождении свиты: трех официантов и самого шеф-повара, под сдержанный, но явно одобрительный гул со стороны компаний подводников и кавалеристов.

Но укрытая белоснежной скатертью тележка, где на серебряном подносе лежал огромный кусок говяжьей грудинки, направилась в сторону столика, за которым сидели всего двое, да и те в невысоких чинах и непозволительно юных летах.

Точные движения ножа, и вот, расточая умопомрачительный запах, кусок мяса лежит на тарелке перед молодым пилотом. Мгновением спустя точно такой же по весу и размеру ломоть грудинки получил и его сосед-гусар.

Даже у меня, несмотря на недавно съеденный обед, при запахе грудинки потекли слюни. Но — увы! — официанты не обратили на меня внимания, и тележка отправилась в путешествие по залу, наделять фирменным блюдом остальных посетителей.

Но прежде чем она причалила у моряков, пересекающимся с тележкой курсом выдвинулись двое, направившиеся к столику наглецов. Первый кусок вождю или герою! А в этом зале первыми героями были подводники! Ну не потсдамские же гвардейцы, в самом деле!

Старший по званию и должности, скорей всего капитан, был пьян. Залил цистерны по самую маковку. Глаза подводника, возможно, изначально были темно-синими, как воды Атлантики. Но сейчас в них плескался спирт, окрасив радужку в невозможный у живого человека белёсый цвет, точь-в-точь линза перископа. Тем не менее походка офицера была твердой, движения скупыми и точными. Сразу видно кадрового офицера. По возрасту лет тридцать пять, что означает — получил кортик лет за десять до войны. И всё еще обер-офицер, несмотря на Железный крест первого класса и множество других наград.

Его спутник на десяток лет младше. Железный Крест пока только второго класса. Типичный дуэльный шрам-шмисс, непременный атрибут всякого бурша (*члена студенческой корпорации), указывал на получение офицерского звания уже во время войны, по окончанию университета, а не военного училища.

При приближении старшего по чину офицера Гензель и Йобст встали. Подводник скользнул глазами по знакам различия Бёзе, стоявшего к нему ближе, потом зацепился взглядом за Орден Заслуг на шее.

— Сколько? — спросил подводник, и пилот, к моему удивлению, понял о чем идет речь.