– Да тихо ты! – Кыш приложил ухо к решётке. – Как будто двое говорят… Или больше… Воют… Или поют… Или молятся…

Внезапно внутри грота что-то сильно загремело, словно на каменный пол уронили кочергу.

– Вот чёрт, я упустил монтировку! – Кыш спрыгнул и отбежал к кустам.

– Стой, ты куда? – Кощей распрямился и покачал корпусом, разминая спину.

– Да это ветер, наверное, воет там под потолком, – вставил я свои пять копеек, стараясь не показывать виду, что тоже испугался.

– Да ну его нафиг, – сказал Кыш, – охота была переться на ночь глядя. Завтра стащим ключ и войдём через дверь.

Массивный, с полкило весом, местами позеленевший ключ с огромными как башни средневекового замка пиками бородки и фигурной головкой размером с кулачок младенца, хранился у директрисы – высохшей словно старая вобла биологички Вилды Францевны Бриссен. Казалось, стукни её меж торчащих горбами лопаток – и посыпется соль. Или перхоть. А может тот белый налёт с запахом старой пудры, что всегда лежал у неё на плечах, это пыль веков? Поговаривали, что Вилда – внучатая племянница фабриканта Рибенека, последняя законная владелица усадьбы, раньше работала здесь смотрителем. Поэтому её не попёрли, когда всё начало разваливаться и усадьбу выиграл на аукционе какой-то хмырь. А ещё говорили, что только Вилда знает, где запрятаны сокровища, которые князь Серебряный привёз из Золотой орды.

Каждый, кто хоть раз оказывался в кабинете директрисы, видел этот ключ, висящий справа от двери, водружённый туда как артефакт в этнографический музей. Время от времени наш дворник, по совместительству электрик и завхоз Саббах Сабанчин заходил в кабинет, сняв с плешивой головы берет. Вилда Францевна поднимала глаза от книг или тетрадей, смотрела поверх очков, как бы не узнавая вошедшего. Сабанчин показывал толстым заскорузлым пальцем на ключ, Бриссен кивала в ответ. Только после этого Саббах аккуратно снимал ключ со стены и шёл в трансформаторную будку.

Перед входом он оглядывался, как будто проверял, не следит ли кто за ним, потом вставлял в замочную скважину ключ и три раза поворачивал его против часовой стрелки. Войдя внутрь, громила немедленно закрывал за собой дверь. Сколько мы ни старались разглядеть, что там, за этой дверью, ничего не получалось. Своим огромным нелепым телом с мясистыми плечами, широкими бёдрами, толстыми руками Сабанчин закрывал весь обзор. Если снега было особенно много, дворник брал лопату и тщательно расчищал площадку перед входом.

Всю мужскую работу в школе делал именно он, Саббах Сабанчин – прибить гвоздь, починить шпингалет на окне, повесить портрет или картину. Кто был этот глуховатый и потому немногословный гигант с апокалиптическим именем и уродливой внешностью? Татарин? Вайнах? Большая приплюснутая голова с выпирающими надбровными дугами, бледная с оливковым оттенком бугристая кожа… Когда он приближался, мальчишки смирели и опускали глаза. Казалось, вот сейчас Саббах протянет длиннющую руку с пальцами, похожими на барабанные палочки, поднимет за шкирбан к своим подслеповатым глазам и засунет как мошку в огромный беззубый рот с белёсыми дёснами. Хоп… и нет тебя. Никто и не хватится…

Украсть ключ со стены директорского кабинета представлялось нам с Кощеем плохой затеей. Вилда, кажется, жила на своём рабочем месте. Выходила, разве только на урок. Но тогда запирала дверь на другой ключ, который носила на поясе.

– Да нефиг делать! – строил новый план Кыш. – Вы с Кощеем зайдёте и отвлечёте её какой-нибудь болтовнёй, а я загляну, словно ищу кого-то, и подрежу ключ потихоньку. Главное – найти хоть чуть-чуть похожий, чтоб заместо него повесить и не сразу заметили. Придумал! Надо из проволоки скрутить!

Голова у Кыша на всякие пакости работала чётко, как часы на Спасской башне. Уже к ночи он притащил в комнату кусок стащенной откуда-то медной проволоки. Мы плотно накрутили её на карандаш и по памяти навертели головку. Получилось не очень, но издалека могло сойти. Надежда была на плохое зрение старухи-директрисы.

На большой перемене мы с Кощеем завалились без стука в директорский кабинет и разыграли сценку научного спора между прилежными учениками. Кощей тыкал пальцем в учебник биологии на картинку с оживлением лягушачьей лапки и пытался доказать, что она сокращается от внутреннего электричества. А я блистал эрудицией и почём зря поминал Луиджи Гальвани.

– Вилда Францевна, рассудите нас, – с ангельским выражением лица попросил Кощей. Он, кажется, уже начинал понимать, как понравиться женщине.

– Подойдите сюда, мальчики! – С улыбкой ответила старуха. Похоже, она купилась.

Подталкивая друг друга, мы подошли к директорскому столу. Кощей постарался перекрыть плечами обзор. Я тоже мельтешил рядом, изображая крайнюю заинтересованность. Никто не заметил, как сзади открылась дверь и Кыш ловко подменил ключ. Впрочем, я почти не слышал даже то, что говорила Бриссен, так колотилось моё сердце. Казалось, оно сейчас вырвется, и как теннисный мяч поскачет прямо по высокому дубовому столу. Помню только, что Вилда пообещала нам в ближайшее время показать, как всё работает.