В приёмной часы ударили пять пополудни и тут же справа запел большой колокол шубинских Косьмы и Дамиана, слева на Тверской отозвался Илия пророк, а потом сплошным малиновым переливом поплыл над Москвой очищающий вечерний звон. Прозоровский трижды перекрестился на окно, и начал шёпотом: «Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу».

Сзади кашлянули. Александр Александрович бросил молитву и резво обернулся. Под колокола не услышал, как вошёл посетитель – молодой крепкий мужик повыше среднего роста, в овчинном тулупе нараспашку, лисьем треухе и высоких валяных сапогах. Широкоскулое лицо его украшала аккуратная тёмно-русая борода с усами. Серые, умные, с весёлым прищуром глаза смотрели прямо и смело.

– Давно ты здесь? – Спросил Прозоровский.

– Минут пять. Не хотел перебить.

– Никто не видел?

– Никак нет.

– Ну, рассказывай.

– Сделал как велели, ваше сиятельство.

– Принес? Давай!

Мужик достал из-за пазухи связку книг, числом пять, разного размера и толщины, завернутые в запечатанный числами лист, прошёл и положил всё на стол. Походка у мужика была враскачку, уверенная. Хоть сейчас на медведя или в кулачный бой стенка на стенку. Освободившись от груза, мужик поправил красную косоворотку, глянул под ноги. С сапог натекло, и он, ничуть не смутясь, ещё притопнул на паркете.

– Наследил я тут, ваше сиятельство.

– Ничто. Возьми там, у подсвешника… ассигнация для тебя приготовлена.

Мужик взял со стола сложенную вчетверо гербовую сторублевую бумажку, развернул и поджег от свечи.

– Шутить изволишь, ваше сиятельство? Серебра-то нет, штоль?

– Избаловал я тебя, окаянного, – сокрушился князь.

– Да и поручения не из простых. Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю што. Забегался, исполняя.

– Ничего, побегаешь ещё. Уговор дороже денег.

– Уговор – не приговор. А долг платежом красен.

– Зело многословен стал, бес.

– Отчего ж не поговорить с умным человеком, если есть минутка, – усмехнулся в усы мужик.

– А коли нет для тебя и минутки?

– Ну на нет и суда нет. Так я пошёл?

– Иди. Призову, когда понадобишься. Помнишь ведь, обещался делать что велю?

– Помню. Службу свою исправно несу, без нареканий. Только и ты, ваше сиятельство, не забудь, что должен.

– Уж сочтёмся. Настанет час.

Мужик исчез в щели за камином, как и не был, одарив Прозоровского напоследок горящим взглядом.

Александр Александрович перекрестился, плюнул под ноги и сел за стол. Книги были отпечатаны в типографии Новикова. Две части «Родословной книги князей и дворян российских и выезжих» – из разрешенных. Остальное – предназначенные к сожжению в числе прочих – «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», «Крата Репоа», «Египетский устав Мицраима» и Французский Революционный календарь.

Прозоровский развернул связку, подивился на французскую выдумку – настенный календарный лист. «Затейники, историю наново переписать решили… Ну да мало ль вас было реформаторов, и где теперь?»

Открыл полистать Родословную. Содержание было хорошо знакомо с тех времен, когда труд сей назывался «Бархатной книгой». Знатный род Прозоровских включен бысть в «Государев родословец» с 1555 года, о чём князь сам поминал, когда тянул свою линию от восемнадцатого рюрикового колена. В новиковском новоделе Прозоровские занимали три страницы, не считая поминаний, когда с другими громкими русскими фамилиями роднились. У одних мологских Прозоровских не менее трёх десятков потомков мужеска пола…

Александр Александрович вздохнул, вспомнив о своих девицах. Теперь уж не ждать наследника. Княгиня Анна Михайловна и без того всегда холодна была, а ныне и вовсе в возраст вошла. Иссяк род, высох, как не было. Сбывается старое пророчество…

Отложил первый том с грустью: «Дались Новикову эти родословные. Не иначе, собственные корни искал». Полистал второй том, поискал в поименнике, нашёл каких-то Новиковых среди прочих одной строкой «от кого происходят в родословных не показано» да и отбросил книжонку вовсе.

Взялся за Аввакумову писанину, тоже ранее читанную. Грубый и невежественный поп, воображающий себя богословом великим! Глупый фанатик такую дичь порол, что волос дыбом, а ведь как в русское сердце зашёл! Сто лет и более по рукам списками ходит, умы возмущает. И ещё сто лет будет ходить, а то и больше. Да… неисповедимы пути господни, истинно сказано.

«Египетский устав Мицраима» – вот истинно гадость, как есть. Бредни, сочинения мошенника и фальсификатора Калиостро, коего граф Елагин в высшее общество ввёл. Всё с молчаливого согласия императрицы. Впрочем, отдать должное, писака Джузепка знатный. Видать, многие впечатления, в путешествиях полученные, развили в нем живость пера и фантазию незаурядную. Ну да пусть теперь сочиняет, чай в узилище италийском много времени свободного.