– Она… хм… приставала ко мне, – покраснев, ответил священник. – Однажды схватила меня за… хм…

– Я же говорила. Отмороженные на всю башку, – со знанием дела кивнула Оливия. – Только луксурии полезут к священнику веселья ради.

– Получается, что ничего нельзя сделать?

– Что, например? Надо было звать раньше, – фыркнула Регина. – Сейчас мы можем лишь помолиться за её душу, как и вы.

– А другим ничего не грозит?

– Другим? – переспросила Оливия. Отец Джозеф икнул и кивнул. – Кому это «другим»?

– Марта работала в приюте. Там же находилась её комната.

– И когда вы, блядь, собирались это сказать? Решили нагнать интереса? – прошипела девушка, поднимаясь со стула. – Вы хоть понимаете, что мы теряем время?

– Нет, – растеряно вздрогнул священник.

– Тварь убила Марту не потому, что сдалась или поняла, что её душой не завладеть. Она убила ее, потому что нашла жертву слабее.

– Вы поможете?

– Нет, конечно. Будем сидеть на жопе ровно, как остальные шарлатаны. Расценки вам известны? – ругнулась Оливия, направляясь к шкафу. – Предоплата пятьдесят процентов, плюс все расходы ложатся на вас, как на заказчика. Согласны?

– Да.

– Переводите деньги на счет и оставьте адрес. Мы сегодня же навестим приют, где работала Марта. Возможно, еще не поздно спасти чью-то душу, – глухо ответила монахиня, скрывшись в шкафу, из которого тут же полетели вещи, книги и прочий хлам. – Регина!

– Да? – меланхолично спросила та, рассматривая ногти на правой руке.

– Где мой дробовик?! Сколько раз я говорила тебе, что нельзя трогать мои вещи. Это мои вещи!

– Ну, началось… – закатила глаза девушка и кисло улыбнулась отцу Джозефу. – Я провожу вас. Не забудьте оставить адрес приюта.

– Дробовик? – побледнел тот, когда до него дошел смысл сказанного.

– Именно. Демоны испытывают боль точно так же, как и люди. Надо только знать, куда и чем стрелять, – улыбнулась Регина, открывая дверь. – До свидания, святой отец.

– До свидания, – прошептал тот, когда перед его носом захлопнулась дверь. Отец Джозеф немного потоптался на пороге, осмотрел косяк двери, на котором были вырезаны защитные символы и молитвы, а потом, покачав головой, направился к лифту, гадая, а правильно ли он поступил, когда решил постучать в дверь жилища двух чокнутых монахинь из ордена святой Ангелины.

Приют был серым четырехэтажным зданием, расположенным на перекрестке между Пятой и Сорок седьмой. Район имел дурную славу, но мэр Города почему-то решил, что организация приюта в здании бывшего борделя несомненно пойдет на пользу как Городу, так и жителям района. На деле все вышло совсем по-другому.

Здание быстро приняло вид окрестных домов, став серым и невзрачным, подвал оккупировали бродяги и уличные торчки, возле светофора всегда терлись проститутки с лицами, напоминающими гравюры из страдающего Средневековья. Окна первого этажа были закрыты толстыми и плотными решетками, неспособными пропустить солнечный луч в помещения, а возле входной двери круглосуточно дежурил молодчик одной из банд. Руководство приюта согласилось на условия бандитов, когда одной ночью приют чуть не сгорел от десятка метко пущенных в его стены коктейлей Молотова. Впрочем, оно было и к лучшему. Охранник гонял бродяг и наркоманов, следил за порядком и частенько помогал женщинам, работающим в приюте, заменяя грузчика. И сейчас он лениво наблюдал за отцом Джозефом, который рассеянно мерил шагами улицу и посматривал на часы.

Священник остановился, когда к зданию подъехал убитый «Кадиллак Севиль» грязно-зеленого цвета и, бухнув двигателем, остановился. Первой из машины вышла сестра Оливия и, открыв заднюю дверь, взяла с заднего сиденья большую черную сумку. На монахине по-прежнему было черное платье, но волосы она стянула в тугой хвост. Оливия поморщилась, осмотрев улицу, и скривила лицо, когда увидела пару ночных бабочек возле светофора. Отец Джозеф подошел ближе и с тревогой посмотрел на черную сумку. Всю обратную дорогу до приюта он мусолил в уме слова сестры Регины о дробовике. Ни одна из знакомых монахинь не вела себя так, как эта странная парочка, но друг отца Джозефа, молочник Билл Уайзелл, с которым он частенько играл в покер, настоятельно рекомендовал ему обратиться именно к ним.

– Эй, – хмыкнула сестра Оливия, бросая смятую купюру в грязную шляпу, лежащую возле бездомного. Тот ощерился беззубой улыбкой и осенил себя крестом. – Купи себе виски. Дрожишь, как парализованный дрищ от героиновой ломки.

– Храни тебя Бог. Дай поцелую… – бродяга сделал было попытку подняться, но Оливия отшатнулась от него, как от прокаженного.

– Отсоси-ка, блядь, – поморщилась она и, хрустнув шеей, уставилась на отца Джозефа мрачным взглядом. – Поцелует он. Давно вы здесь мерзнете, падре?

– Примерно пару часов. Мне тяжело находиться в комнате Марты, – ответил священник и кивнул сестре Регине, которая замерла рядом с Оливией. Девушка тоже держала в руках черную сумку, о содержимом которой отец Джозеф мог только догадываться. – Хотите осмотреть её комнату?

– Аболютно верно. Еще как хотим, – буркнула Оливия и, поднявшись по ступеням, подошла к охраннику, который без стеснения курил самокрутку и довольно улыбался. – Эй, пижон, к тебе пара вопросов есть.

– А с чего мне на них отвечать? Ты из полиции? – усмехнулся тот. На вид обычный молодой парень. Наглый и забитый наколками, как и большинство выходцев из гетто. Когда он улыбался, становилось видно, что вместо своих зубов у парня сплошь металлические. Оливия вздохнула и, наклонив голову, проникновенно взглянула ему в глаза.