В итоге я оказалась у 23-й улицы. Большинство людей были на работе либо попивали холодный чай на своих балконах или верандах, но по пути к «Обители привидений» на окраине Пэнтауна я проехала мимо мистера Питта, подстригавшего газон. Его лицо прикрывала бейсболка, а когда он мне помахал, солнце забликовало в каком-то блестящем предмете на его запястье. Мой желудок наводнила кислота. Но когда мистер Питт опустил руку, я увидела, что это были просто часы.

Я быстро свернула на 23-ю улицу. Этот микрорайон Пэнтауна я знала плохо, но почему-то решила, что подвал, в котором мы видели Морин, находился в одном из пяти домов. Все они выглядели запустелыми; похоже, хозяева их покинули. Но в то же время они ничем не отличались от типичных одноэтажных домов Пэнтауна и совсем не походили на логова тьмы, в которые распутные мужчины завлекали юных девушек ради плотских утех.

– Смотри, куда едешь!

Я чуть не врезалась в какого-то парня на тротуаре. Негодующе зыркнув на меня, он сразу отвернулся. Я разглядела его лишь мельком – примерно одного возраста с Рикки, запавшие бегающие глазки, без усов, но с подбородком, ощетинившимся бородой, как у Эйба Линкольна. «Где-то я его уже видела… Может, среди покупателей в “Зайре”?»

– Извините! – прокричала я в спину парню.

А он, ругнувшись себе под нос, быстро удалился прочь.

Я же поехала домой.

Бет пробудилась из-за шума над головой. Сначала ей показалось, что заскрипели ступеньки, потом почудились голоса – мужской и женский. Но Бет уже потеряла счет времени, утратила способность распознавать звуки и перестала ухаживать за собой. Ее одежда стала жесткой и вонючей. Зубы покрылись толстым слоем вязкого налета.

Она останется здесь навсегда. Выхода нет. Ее никто не спасет.

И больше ничего не имело значения.

Бет хлопнула себя по лбу. Ударила ладонью по голове, пытаясь выбить из нее опасную мысль: нельзя допустить, чтобы она закрепилась в сознании.

«Надо держать себя в руках, воображать побег, представлять свою жизнь после этого кошмара…» Как же она станет учительницей, если не будет бороться?

Ей нужно было обрести свободу, выбраться из чертовой страшной темницы. У нее еще были дела в этой жизни.

Она, ее жизнь имели значение.

И надежда все-таки была.

Крошечная, но была.

Бет кое-что обнаружила. Какую-то форму в грязи, край чего-то, неровное, зазубренное ребро. Голая ступня Бет задела его, когда она в очередной раз кружила по зловещей камере. Она бы не заметила его, не обостри тьма до предела ее чувства. Бет опустилась на колени, принялась шарить пальцами вокруг. Она водила ими, пока ногти не стали расслаиваться и крошиться. Пока не почувствовала себя истощенной, как изголодавшаяся собака.

И тогда Бет заснула, привалившись к стене. Но она была готова вернуться к поискам, к раскопкам. Там что-то было. И оно имело значение.

Все имело значение.

Лишь после ужина в тот вечер я вспомнила, где видела того человека – неряшливого Эйба Линкольна с бородой, без усов, на которого я чуть не наехала в микрорайоне, прослывшем «Обителью привидений».

Я видела его на окружной ярмарке.

Он работал в одной из палаток аттракционов, щетинистая растительность на его лице отпечаталась в моей памяти.

Как же он оказался в Пэнтауне? Ведь этот городской район находился далеко от территории ярмарки.

К тому моменту как я все это вспомнила, мы уже отказались от вечернего концерта. Родители Бренды предпочли оставить дочку дома – пока не найдется Морин. Как раз сейчас отец Бренды искал нашу подругу на ярмарке. И мне было отрадно сознавать, что хоть кого-то обеспокоило ее исчезновение. Мой отец еще не вернулся с работы, хотя было воскресенье. Мать спала в своей комнате.

И только мы с Джуни уселись ужинать перед телевизором, чтобы за просмотром «Маппет-шоу» доесть остатки жареной курицы.

– Я так хотела снова побить в бубен сегодня вечером, – мучая куриную ножку, проговорила сестренка. Она спустилась к ужину в футболке «Папин компаньон по рыбалке», которая, по-моему, уже давно нуждалась в стирке. – А если Морин ждет нас там до сих пор?

– Если она там, мистер Тафт скажет ей, где мы, и объяснит почему. И мы все выдохнем с облегчением, раз она жива-здорова и ей ничего не угрожает.

Джуни подцепила куриную ножку за косточку, скорчила гримасу и опять уронила ее на тарелку.