В течение всей осени раз в несколько недель в газетах появлялись заметки об очередном подвиге крейсера. На островах выли страховщики и требовали наказать подлецов, на континенте — особенно в восточной его части — радовались чужим поражениям и желали русским морякам удачи в дальнейшем.

По самым скромным подсчетам за девять месяцев плавания в двух океанах «Варяг» пустил на дно не меньше сотни посудин, из которых как минимум три были военными кораблями Великобритании.

— Допрыгались русские морячки, — с заметной грустью в голосе отвил обер-лейтенант, — подловили их у Мадагаскара, целой эскадрой и потопили. Англичане пишут, что еще в конце зимы это было.

— Жаль конечно, — пожал плечами Карл. Не то чтобы ему было наплевать, однако возможность поймать вражескую полую собственным телом в ближайшем бою его беспокоила куда больше. А так — это война, тут убивают. — Но русские, конечно молодцы, задали жару лаймам.

— Ага, пишут, что в этом году у них еще два или три таких крейсера со стапелей сойдут. Будет островитянам похохотать!

— Откуда такие сведения?

— Ходят слухи, — неопределенно ответил Розе, — а англичане, говорят, приняли программу по переделке старых шестидесятипушечных линейных кораблей в винтовые фрегаты. Будут срезать верхнюю палубу, ставить машину помощнее, пушек побольше и использовать для защиты своей торговли.

— Ну и ладно, — только поморщился Карл от обилия информации. — Мне морская тема не слишком интересна.

— Ну да, ты же у нас все о большой политике думаешь, — хохотнул кто-то из стоящих в толпе офицеров вызвав общий смех.

На самом деле лейтенанта Карла Либкнехта в полку уважали, а мелкие подколки были скорее следствием общей нервной атмосферы из-за тяжелого хода пока не слишком удачной для пруссаков войны.

— Лучше скажите по какому поводу собрание, — переспросил Карл, не обратив внимания на укол. — Что вообще говорят?

— Говорят в наступление пойдем, Берлин освобождать, — смех на крыльце разом смолк. Зимние неудачи дольно сильно ударили по боевому духу армии. — Вторая русская армия на подходе, первые дивизии уже выгружаются. Значит, дальше смысла ждать нет…

Зимние неудачи поставили пруссаков в тяжелейшее со стратегической точки зрения положения, хотя и не смогли сломить их духа. В конце концов с потерей столицы война не заканчивается, уж кто-кто а восточные немцы знали это лучше всех, пока армия жива, пока возможности сопротивления не исчерпаны, сдаваться в ставшем временной столицей королевства Кенигсберге никто не собирался.

— Господин лейтенант? — Из дверей дома на улицу выскочил сержант-посыльный, — полковник Боммель приказал вам подняться к нему.

Под сочувствующие взгляды сослуживцев Карл тяжело вздохнул и двинул внутрь здания. Желания общаться с начальством наедине не было ни капли. Нет, полковник Боммель был вполне разумным служакой, достаточно спокойно относившимся к некоторой расхлябанности его ландверного воинства. Вот только политическая ориентация Либкнехта начала полковника раздражать с самого появления офицера в части. Не в том смысле что он придерживался других взглядов, скорее правильнее будет сказать, что полковника Боммеля напрягало само наличие у подчиненных каких-либо политических взглядов. Он считал, что настоящий прусский офицер должен хорошо воевать и не лезть в высшие эмпиреи. Ну во всяком случае до получения генеральских эполет. Самому Боммелю генералом стать было явно не суждено — разве что при выходе в отставку — поэтому и с лейтенантом Либкнехтом они, так сказать, не сошлись. Что, впрочем, нужно отдать должное, на чисто служебных моментах почти никак не отражалось.

Не слишком торопясь Карл поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и, постучав, заглянул в кабинет Боммеля.

— Вызывали, господин полковник?

— Заходи, — неожиданно голос командира полка прозвучал не из-за стола, а от небольшого мутноватого окна, даже в достаточно ясные дни дающего совсем немного света.

За столом же полковника сидел лысоватый сорокалетний мужчина, чей мундир был увенчан «раскидистыми» аксельбантами генерала от инфантерии и несколькими «большими» звездами на груди. Характерные раскидистые усы, переходящие в бакенбарды, совершенно не оставляли сомнений в личности человека.

— Здравия желаю, ваше высочество!

Второй сын нынешнего прусского короля только поморщился и отмахнулся рукой.

— Не кричите, пожалуйста лейтенант. Если бы я хотел, чтобы все знали о моем сегодняшнем визите, я бы не стал приезжать тайно, — после чего повернулся к хозяину кабинета. — Разрешите нам переговорить наедине?

— Да конечно, ваше высочество, — поспешно ответил Боммель, которому знакомство со столь высоким начальством явно добавило седины в бороду. Командир 79 ландверного еще раз кивнул принцу и направился к двери, наградив Карла мимолетным, но очень тяжелым взглядом, от которого у мужчины пробежали мурашки по спине.

Впрочем, он быстро взял себя в руки. Ничего такого, из-за чего его персоной мог заинтересоваться сам Вильгельм, Карл не мог припомнить. В случае, если бы кто-то раскопал его настоящее прошлое, арестовывать его послали бы точно не принца.

— Итак, — когда за полковником закрылась дверь, начал свою мысль Вильгельм. — Карл Либкнехт. Широко известный в узких кругах приверженец — и даже по словам некоторых весьма сведущих людей, один из его лидеров — движения «возрожденцев». Владелец типографского дома, честный семьянин, отец троих детей, а в прошлом военный авантюрист сначала сражавшийся против турок вместе с австрийской армией, а потом с османами давивший восстания на востоке Малой Азии.