– То есть…Он…?

Всё, чего я боюсь, это то, что он передумает покупать мне Порш. Да, я – хреновый ребенок. Ибо на остальное мне начихать.

– Он не знает, что с тобой делать. Я тебя предупреждала, Дима. Не расстраивай его. Тем более перед своим Днём Рождения! А вчера ты вообще позабыл поздравить нас…

– Да помню я…И про восьмое помнил, – опускаю болезненный взгляд и внутри жжёт. Сука, ненавижу это чувство. Только оно не поддается контролю. У матери слезятся глаза, и я обнимаю её, прижимая к себе. – Всё…Прости меня. Я исправлюсь…

– Дима…Андрюша же заботится о тебе оттуда, я тебя уверяю… – хнычет она мне в плечо.

– Нет, мама…К сожалению, всё это хрень, – сдавленно говорю, гладя её волосы. Не помню, когда мама стала такой маленькой. – Ты что, похудела?

– Нет, глупый… – шмыгает она носом. – Просто ты стал большим…И так давно меня не обнимал…

Мне стыдно. Реально стыдно. Ощущаю себя дерьмовым сыном, но то, что вытворила та стерва не укладывается у меня в голове. Пару фраз, а она уже жалобу накатала. Было бы за что?! Ладно бы хоть придавил её к столу или попку потрогал…

– Пойду в школу, – говорю маме, плетясь в комнату. Закидываюсь аспирином. Башка трещит, тело ломит. Быстро моюсь, собираю вещи для тренировки по футболу. Правда не знаю, как вынести её после такого длительного запоя, да и физрук, наверное, меня на херах оттаскает, меня там точно недели три не было. И уже завтра мой День Рождения, а отец скорее всего больше не хочет дарить мне подарок мечты. Из-за этой гадины. Смотрю в телефон, сегодня нет её урока. Да похер. Приду к ней так и научу манерам. Совсем уже охуела.

Добравшись до школы, тяжёлыми шагами подхожу к учительской и смотрю расписание Анны Николаевны… Низовцевой. Хочется придавить её к столу за такие выходки или сделать ещё похуже.

Топаю к двери её кабинета в состоянии полного раздрая и ненависти и натыкаюсь на неё, стоящую в кабинете возле окна и истошно роняющую слёзы. Как только она видит меня, тут же утирает их, заставив меня нахмуриться. Кажется, этот февраль не щадит никого из нас. Хочу сказать какое-то дерьмо, поругаться с ней, но язык не поворачивается. Как вообще такое может случиться со мной?! Обычно я легко отстаиваю себя и доходчиво объясняю всё своим недоброжелателям. Но тут…

– Чего тебе, Сизов? – спрашивает она, направившись к столу, пока я всё ещё стою на пороге. Голос дрожит, но она хочет показаться уверенной и сильной. А я снова разглядываю её. И она снова красивая. В тёмно-зелёном платье на пуговицах, которые тянутся до самого подола. Стоял бы вот так и расстегивал их одну за другой, но вид у неё такой печальный, что я даже думать об этом не могу.

– Рад, что запомнили, – говорю стальным тоном, подходя к ней ближе. – Что у Вас случилось?

– Это не твоего ума дело, – грубит она, уставившись в блокнот, и я роняю взгляд на её руку. Это что…Его ведь не было в прошлый раз. Какого хрена?! Я бы заметил, блин.

– Не понял, – недоумеваю, обхватывая её кисть, отчего она в мгновение вырывает свою руку.

– Ты совсем уже, мальчик?! – не стесняется она в выражениях, заставив меня вскинуть брови вверх. Не знаю, что меня так шандарахнуло, но я будто заряд тока словил сейчас.

– Это чё такое? Когда успела-то? – спрашиваю и реально злюсь. Бред какой-то. Знаю её без году неделю, вижу в третий раз, и устраиваю сцены ревности из-за обручального кольца, которое больше похоже на сраную проволоку. Вообще какая-то дичь.

– Выйди из кабинета. На этот раз, Сизов, тебе реально… – она вдруг теряет дар речи, сжав в тоненькой руке ручку. Её трясёт, пока я смотрю на неё со стороны и хмурюсь. Маленькая голова, рухнув на руки, начинает рыдать, пока я стою и молчу, рассматривая её затылок.

– Анна Николаевна…Реально, – шепчу, пытаясь подобрать слова. Я всегда не любил, когда плачет мама. Мне было больно. Но другие девушки никогда не вызывали у меня чувство жалости…А вот эта Анна, мать её, Николаевна… – Что произошло?

– Я просто прошу тебя выйти из кабинета, Сизов. Я очень тебя прошу!

Разрываюсь между тем, чтобы послушать и узнать в чём дело, но слушаюсь, как последний щенок и ухожу оттуда прочь. Хватаю сигарету и закуриваю прямо на выходе, пока географичка не кричит на меня в истерике, срывая голос до боли, чтобы я прекратил курить на территории школы. Двигаюсь дальше. Намного дальше оттуда. Эта чертова погода меня раздражает. Меня, блядь, всё здесь раздражает.

Мечусь от состояния тревожности. Из-за матери, из-за отца, из-за этой странной девушки, которая не вылезает из моих мыслей. Всё настолько хреново, что хуже некуда. Весь день я перебарываю себя, чтобы вновь не найти её и не наговорить лишнего. А это я умею. Поэтому лучше мне держаться подальше, ибо и так всё до невозможности по-идиотски. Но одно я знаю точно – чтобы получить подарок от бати, нужно извиниться. Что я и делаю, прокрадываясь словно лис в его кабинет поздним вечером. Разговор по душам длится долго. Отец пьёт виски и даже наливает мне.