Борис вышел из машины, перекинул сумку через плечо уставился на эти немые фигуры в балдахинах ,– И что мне делать? Куда идти? Зачем меня вообще сюда привезли, если я здесь не нужен. Тогда одна из сестер отлепилась от своего близнеца, сделала шаг вперед и прикоснулась рукой к плечу Бориса.

– Нужен и важен, но не сейчас. Прямо по дороге – отель, через несколько дней тебе скажут, что делать. А пока просто наслаждайся, – голос звучал внутри не в голове, а во всем теле, в каждой клетке, да и не голос был, а картинки, знаки, слова – все в одном, но все понятно же.

Вторая из сестер вытащила из складок юбки серый конверт, протянула Борису. Рукав балдахина немного отогнулся, оголив руку. Бледную, практически прозрачную и очень тонкую руку. И если бы не длинные пальцы и тонкое, весьма изящное запястье, то можно было подумать, что это детская рука, слишком уж миниатюрна и узка была ладонь.

Сестры сели в машину, а Бо-Ни еще долго смотрел вслед удаляющейся королеве. Так долго, пока ветер не унес в море всю пыль, которая поднялась из-под колес. И только потом он пошел к отелю, по крайней мере в ту сторону, куда указала одна из Незримых сестер.

И только глубоким вечером, когда в маленьком и не самом уютном гостиничном номере он открыл конверт, в котором была фотография. Абсолютно незнакомая женщина с маленьким ребенком, совсем младенцем, на руках. Крупные. Даже грубоватые черты лица, четко очерченные губы, бронзовая кожа и слишком короткие обесцвеченные волосы – все этой даме говорило о ее восточном происхождении. Все, если бы не глаза – яркие фиолетовые жемчужины, такие же как у него, такие же как у Вэйды. А вот ребенок был совершенно не похож на мать: на маленьком личике явно просматривалась утонченная аристократичность, и нежный детский пушок отцветшим одуванчиком обрамлял милое личико. И глаза. Черные, угольные, но словно подернутые пленкой перламутра. Бо-Ни мотнул головой, поднес фотографию поближе к настольной лампе и еще раз внимательно присмотрелся – нет не ошибся, это черный жемчуг. Таких глаз он никогда не видел, было в этом малыше что-то манящее и пугающее, родное и чужеродное. Он еще несколько секунд вглядывался в незнакомые черты лица женщины надеясь хоть отдаленно вспомнить, возможно мимолетное знакомство – но нет, ни женщину, ни ребенка он никогда не видел.

– Ну и что мне с этим делать? – спросил в пустоту открытого окна Борис, – Наверное, как всегда – всему свое время, – сам себе и ответил, глубоко затянулся сигаретой, сделал глоток из бокала – поморщился – вино было кислым и пахло подвальной сыростью. Борис положил фотографию на чайный столик и пошел на террасу смотреть, как темное ночное небо поглощает море. Уже через час он спал, и ему снились бездонные черно-жемчужные глаза, которые, словно черные дыры всасывают в себя все вокруг.

Машина подъехала к белому полукругу, и Вэйда не дожидаясь, когда ей что-нибудь скажут или откроют двери, сама выскочила наружу. Она точно знала куда идти, точно знала, что ее ждут.

Вэйда с легкостью переступила через очертания белого круга и очень быстро пошла к темному зеву пещеры, здесь на мгновенье задержалась, осмотрелась по сторонам и сделала уверенный шаг вперед.

Сестры вышли из машины следом, остановились возле белой черты, протянули вперед свои узкие ладони, словно ощупывая что-то. В ответ на их прикосновение воздух заиграл радугой – купол был на месте, только Вэйду это совершенно не остановило.

Пещера уходила вниз широкой пологой дорогой, именно дорогой, а не привычной для туристов пещерной тропой. Стены поднимались куполом в неведомую высоту и растворялись в полумраке. Вэйда прикоснулась к стене – гладкая, идеально гадкая, то ли полированная миллионами рук людей, которые спускались сюда год за годом тысячи лет, то ли гигантский червь пробивал себе дорогу сквозь камни и глину, шлифуя стенки хода своими чешуйчатыми боками – у Вэйды разыгралось воображение, она представила, как идет, следуя за огромным древним змеем, чтобы добраться до самого сердца его тайного логова.

– Да, королева, даже сотни жизней не истребят в тебе маленькую девочку, жаждущую сказок и приключений, – Вэйда смеялась сама над собой, а потом тяжело вздохнула – приключения, которые ее ждали вряд ли можно назвать веселыми.

Дорога стала заметно шире, а спуск еще более пологим, еще один поворот. Дорога разветвлялась, еще поворот и снова перекресток – бесконечный лабиринт переплетений коридоров, но Вэйда точно знала куда ей идти. Она точно никогда не была в этих пещерах, потому что в прошлых жизнях не покидала своего острова, но именно в выбранных ею коридорах появлялась голубая подсветка на стенах. Чтобы проверить, правильно ли она идет, Вэйда намерено шагнула не в ту нишу, куда хотела – свет не появился. Значит, все правильно – верную дорогу на всякий случай освещают. Вниз, вниз, вниз. Она так долго шла по извилистому серпантину, что, наверное, достигла бы центра земли, хотя это вряд ли – Вэйда улыбнулась сама себе – а, действительно, сколько шагов надо сделать чтобы добраться до ядра? Качнув головой, она отмахнулась от ненужных мыслей – самое важное на чем надо сосредоточится – так почему ее манит сюда, почему она знает дорогу и что в результате же будет в конце этого лабиринта? Спуск стал круче, стены тесным куполом стали сжиматься – спасибо, что есть подсветка, спасибо, что нет здесь этих тысяч червей, прорубавших себе ходы и норы в каком-то там палеолите. Вэйда, какая же ты все-таки глупая девчонка, ты даже примерно не знаешь в какой период времени жили на земле подобного рода твари, а туда же на истфак собралась. Она снова отмахнулась, хотя мысли ее не опускали – десятки перерождений, а в голове пустота. За последние шестнадцать лет ты узнала больше, чем за все свои жизни вместе взятые. Получается, что все эти жизни – пустое время: ни семьи, ни друзей, ни любви, ни детей, ни даже элементарных знаний. Вот сейчас вспомни, как все устроено на Летурии – там просто все было. Никто толком не пахал, не сеял, не строил, ничего не ломалось, а значит никто ничего не чинил. Мы просто собирали готовое, и оно снова появлялось на прежнем месте. Деревья давали плоды, на полях росли овощи, маис и кукуруза, каждые три дня рыбаки отправлялись за рыбой и всегда в одно и тоже место; козы давали молоко и шерсть – и это всегда было, словно мы хомячки в клетке и чья-то незримая рука в кормушку ежедневно досыпает еды. Вэйда остановилась. Она никогда не задумывалась о такой возможности. Чем была ее Летурия, почему никто не знает о ее существовании, кто кормил и заботился о десятках поколений «хомячков» почему летурийцы никогда не покидали свой остров, почему никто к их острову не пытался приблизиться. Кто вообще построил для них весь этот мир со всеми удобствами, каким богам говорить спасибо за потерянные годы. Сильно задумавшись, Вэйда и не заметила, как уже давно бредет по узкому и абсолютно темному коридору, ноги ее уверенно несли вперед, она знала здесь каждый выступ, ей была знакома каждая неровность в стене и совершенно не нужен был свет, чтобы указывать единственно верную дорогу.

Еще пара шагов и она будет в зале Перворожденных. Господи, откуда я это знаю, и кто такие перворожденные. Вэйда глубоко вдохнула и закрыла себе рот, чтобы не закричать от накативших вдруг эмоций. Она оказалась в просторном зале – вот она вторая половина белого круга. Своды пещеры были высокими, но можно было разглядеть, что верхняя часть стен и сам купол украшены мозаичными картинами деревенской жизни, странными знаками, хаотично разбросанными по купольному полотну и, только если встать в самый центр полукружья, можно увидеть картину целиком, где ты – это часть всей этой композиции – ствол великого дерева, а сверху к тебе спускаются или, наоборот, от тебя тянутся объемные изображения веток, и все живое – на каждой ветке и каждый вид обозначен своим собственным знаком. Вэйда боялась пошевелиться, боялась разрушить это волшебство, которое кто-то когда-то создал из разноцветных осколков и навеки впаял их в белоснежный купол никому неведомой пещеры.

– Приветствую тебя, потерянное дитя, – Вэйда вздрогнула от неожиданности, хотя она именно для этого сюда и пришла.

– Мата, ORE ma manma, – Вэйда обняла Святую Мать, так как никогда не обнимала, как единственного родного человека в абсолютно чужом и непонятном мире.

– Дитя мое, Тринадцатая королева, где и в каких мирах ты была все это время? – если голоса Незримых сестер можно было почувствовать всем телом, то голос Святой Матери разливался нежными колокольчиками, звучал тонкой музыкой и был приятен для слуха. Это был именно голос.