Юра же при всех своих достоинствах любил спорить с преподавателями, если их мнения расходились.

– Ну что, голубчик, на экзамене отвечать – это вам не гонор на семинаре показывать, – потом злорадно улыбался обиженный аспирант, ведущий фармакологию, и выписывал каждую завитушку в слово «удовлетворительно».

Юра в такие моменты устало смотрел и доказывать уже ничего не собирался.

Односторонняя война за место под солнцем, неведомая Юре, закончилась так и не успев начаться. Вернувшись от деда, Надя быстро сдала учебники обратно в библиотеку и в перерывах между врачами просто лежала на кровати, уткнувшись глазами в потолок.

Надя хотела и не могла вернуться на прежний уровень, лишь мечтая вспомнить, как зудит всё внутри от желания разобраться в теме. Упорством и зубрёжкой можно было обманывать преподавателей и одногруппников, но сама она знала – лучшее, что в ней было, исчезло.

Конечно, Надя было не просто «знакома с учебным планом» – кишки скручивались от одной мысли покойниках. Солнце будет вставать на востоке, а садиться на западе, будут ездить машины и летать самолёты, будут начинаться войны и заключаться миры, но для неё все закончится, когда умрет мозг. И потом всё будет едино: пройдёт ли секунда или сто лет, будет лишь темнота. Но и она была не главным страхом. Пусть я буду гореть в аду и, стоя на коленях, молить прощения, пусть будет вечная темнота, думала Надя, только не слезы мамы, не безвкусные пошлые венки, только не кутья, ни кисель, ни девять дней, ни сорок дней, ни год – марафон боли для родных. Если бы можно было просто исчезнуть из этого мира, применив заклятие, стереть память всем.

К зданию больницы подкатил тонированный автобус с табличкой ритуал, торчащей за лобовым стеклом. Из кабины спрыгнул молодой усатый парень. Настроение у него было прекрасным.

– Привет, девчонки! – махнул он им, и все отвернулись. – Что грустим?

Атмосфера была гнетущая, а погода сегодня, как назло, подходила под настроение водителя. Аромат раскидистого куста сирени в начале июне перебивал больничный запах хлорки, спирта и антисептика. Водитель искренне недоумевал, почему студентики, которых согнали на практику, так переживают. Он крутил баранку «Ритуала» уже третий год и насмотрелся всего. К своей работе относился с уважением и даже гордостью – не каждый сможет, а вот он смог. Да и зарплата по меркам города неплохая. А то, что дохнут сейчас все как мухи, ну что поделать, время такое.

Был ещё один запах, сладкий, щекочущий нос, слабо пробивающийся сквозь сирень. Настолько слабо, что его предпочитали не замечать и в слух о нём не говорить. Студенты молчали, лишь изредка перебрасываясь черной шуткой и отвечая на неё нервным смешком.

Надя подобрала веточку и отдирала от нее мягкую, тонкую кору, обнажая липкий, мокрый ствол. Страшно не было, организм отключил эту функцию. Не избавился насовсем, а будто на оголенный нерв шлёпнули пломбу, надеясь, что и так сойдет. Но не сойдет, разболеется ещё хуже, чем было. А пока ты сидишь, ждешь, как дурак, ощупывая языком, и гадаешь: когда же пломба вывалится, когда снова станет больно, и моментом покоя насладиться не можешь.

Профессор Сазонов, худой как жердь старикан, не спеша, направлялся к ним, попутно осматривая сирень и березки, шелестящие на ветру. За ним нога за ногу шёл Юра, огибая большие лужи. Позицию водителя они оба разделяли.

– Идемте, время уже восемь часов. Нас ждут.

Надя не отрывалась ни на шаг от профессора и не заметила, как оказалась самой первой у входа в морг. Коридорчик был узким и тёмным, вся группа позади сбилась в кучу. Девчонки пищали и держались друг за друга. Надя оказалась в западне. Анестезия прошла, и страх накатил с удвоенной силой.

– Если кому-то будет плохо говорите, – монотонно проинструктировал профессор и приоткрыл дверь. Повеяло холодом, в нос ударил сладковатый запах формалина. Толпа толкнула Надю вперёд.

В просторном сером помещении стояло семь тележек, на которых лежали еще одетые трупы. Кроме них стояли две заполненные холодильные камеры, словно у них в городе у людей было только одно занятие – умирать.

– Ой, зырьте, – прошептала из-за спины Света Матвиенко.

Шепот у курившей Светы вышел баском, её подруги, стоявшие рядом, хмыкнули. Профессор недовольно шикнул на них, а Надя посмотрела направо. Дверь в соседнее помещение была приоткрыта и крепкий мужчина в фартуке, словно мясник на рынке, ловко орудовал скальпелем.

Надя понеслась назад.

– Куда ты лезешь?!

Её одногруппники столпились у выхода и отпихивали Надю локтями, но она шла напролом. Она не сможет этого вытерпеть. Запах забивался в поры, жалкий завтрак грозился выйти из горла. Там будет она сама через пару недель, когда скажут, что опухоль злокачественная, а патологоанатом будет вскрывать черепную коробку так, чтобы швы не бросались в глаза родным на похоронах. Надя нос к носу столкнулась с Юрой, и страх смешался со стыдом и беспомощностью.

– Дай пройти, – бросила она дрожащим голосом. Юра отступил.

Надя сползла по стене в коридоре и села на пол, пытаясь нащупать опору. Сердце долбило глухо, а рука никак не могла нащупать нашатырь и ватку. Мозг с бешеной скоростью начал сканировать тело и задавать вопросы с дотошностью сыщика. Ей становилось всё хуже и хуже, один страх подпитывал другой, и вот она снова очутилась в замкнутом круге. Хотелось сложить руки домиком как в детстве и исчезнуть, но вряд ли бы это решило все проблемы. Можно было сбежать из морга, но было непонятно, как сбежать от себя.