Рядом с ней кто-то присел. Надя не сразу поняла, что это профессор.

– Вы в порядке? – он безучастно поинтересовался у неё. – Соберитесь, практику нужно закрыть в любом случае.

Надя оперлась на его руку и медленно поднялась. Коридор кружился.

– Да-да. Я…

– Идёмте, – профессор не стал дослушивать и повёл обратно.

Надя вдохнула поглубже и задержала дыхание. Никакого сочувствия она не ждала, сколько их было на его веку, таких трясущихся студенток. Хотя бы мысль о том, что не она одна боится до ужаса поддерживала Надю и не давала расклеиться окончательно.

Толпа собралась вокруг стола. На нем лежала женщина средних лет со вскрытой брюшиной. Инструментом орудовал санитар, патологоанатом отрезал кусочки органов и складывал в баночку, похожую на упаковку от сметаны. Перед глазами снова всё поплыло. Надя впилась ногтями в ладони, надеясь, что боль опять поможет и не даст упасть. Она перевела взгляд на лицо женщины. Надя знала, чтобы проститься с человеком, накладывают грим, но сами трупы обычно обезображены смертью. Но лицо было спокойным и, как бы это ни звучало, очень живым. Даже её брови были волосок к волоску, словно незнакомка забежала на минутку из салона красоты, и её вдруг сморил сон. Но это, конечно, было не так. Человек жил, ничего не подозревая, но мойры уже заточили ножницы и занесли их над нитью жизни.

И, подтверждая ее мысли, патологоанатом сказал:

– Бывает болезнь прячется, врачи ничего не находят, говорят – лечите нервы и не накручивайте себя. А потом раз и нет человека.

Последнее, что Надя видела это то, что её стошнило кому-то на ноги.

Виски щипало. Знакомый терпкий запах возвращал к жизни, а картинка понемногу оживала: она сидела на стульчике в коридоре, рядом стоял профессор и незнакомая санитарка. Она была загорелая и крепкая, с темными кудрявыми волосами, выбивающимися из-под шапочки и в розовых шлепанцах. В руке девушка держала разломанную ампулу. Надя коснулась пальцами кожи, на подушечках осталось красное пятнышко. Мелкая стекольная крошка попала на вату, которой ей натёрли виски.

– С боевым крещением тебя.

Во рту было кисло.

– На кого меня…? – Надя смутилась и не договорила.

– Не важно, – успокоила её санитарка. – Не бери в голову. Доедешь до дома?

Надя кивнула.

Она нашла туалет и закрылась в кабинке. Сейчас можно было нареветься вдоволь, но слезы не шли. Она уставилась на ручку кабинки. Вместо щеколды здесь была ненадёжная вертушка. Когда дверь захлопывалась, дед просовывал в замочную скважину тонкий кухонный нож и аккуратно проворачивал. Почему-то они не меняли его, пока бабушка не заболела – тогда стало страшно, что она окажется взаперти.

Окажется взаперти.

Надя выскочила из кабинки и бросилась к умывальнику. Она выдавила побольше вязкого антисептика на руки и начала растирать между ладонями. Из зеркала на нее смотрела совершенно обезумевшая тётка: волосы слиплись и спутались, в уголке рта засохла рвота. Если она и доживет до старости, то ценой полного лишения рассудка.

Надя выглянула в коридор и огляделась. Встречаться с одногруппниками не было никаких сил. В коридоре было тихо, только жужжал рециркулятор, и резина шлепок скрипела на влажном полу. Мыла его санитарка, которая привела её в чувство. Она широко махала ветошью, не сильно переживая о гигиене. Убедившись, что никого из старших нет, девушка вытащила из кармана телефон и подавилась от смеха, увидев что-то на экране.

– Подскажите, на сегодня занятия у практикантов в морге закончены?

Девушка испуганно сжалась и усердно завозила тряпкой по полу.

– Извините, я наверно отвлекаю…

– А, это вы, – санитарка узнала её и успокоилась. – Ещё не ушли? Думаю, ваши одногруппники уже дома.

Надя поблагодарила за ответ и направилась к остановке. Она мерила её шагами. Четыре больших или шесть маленьких туда и обратно на небольшом клочке асфальта. Старухи, ожидающие автобус, забились под крышу и уставили полусгнившую исписанную лавочку своими сумками и пакетами. Остановку у больницы ещё не успели заменить на новенькую, с прозрачной крышей и актуальным расписанием под стеклом. Это была синяя консервная банка, оплёванная, с валяющимися проспиртованными ватками и использованными бахилами. Листку, обещавшему, что нужны автобус приедет через семь минут и не секундой позже никто не верил – он висел здесь уже не первый год.

Небо ещё с утра ясное и голубое, на глазах серело и темнело. Крупная капля упала Наде на макушку, а затем ещё одна. Стало легче.

– Чего мокнешь, иди сюда, – заволновались женщины.

Залезать к ним не хотелось, но пусть лучше они, чем кто-то из знакомых. Надя нырнула под остановку. Дождь застучал по крыше, сначала медленно и отчетливо, а потом быстро, и стук капель слился в один гул.

– А я знала, что дождь будет, не зря колени ломит, – похвасталась одна из них.

– Все льёт и льёт. Думала распогодилось с утра, ан нет. Урожая не будет.

Все почтили невызревшие огурцы и помидоры минутой молчания. Вдруг послышался рёв и скрежет. Из-за угла вылетел черный покоцанный седан и помчался по лужам, разбрызгивая грязь во все стороны.

– Вот дает, это кто ж так гонит?!

Словно услышав их, машина остановилась рядом с остановкой. Столб воды окатил тех, кто стоял ближе к дороге, счастливицы, устроившиеся на лавке между сумками, просто поджали ноги. Машина дёрнулась и заглохла, а потом опять затарахтела. Стекло опустилось, и водитель прокричал.