Воспомним притчу о Колибри, Змее и Ибисе, которую мы процитировали в предисловии. Внешнее послание этой притчи очевидно: Воля, намерение и следование пути способны совершить невозможное — произвести полное и радикальное изменение своей природы.

Но в этой притче есть и более тайный смысл. Достичь пресуществления, обрести яд мудрости возможно лишь отказавшись от каких-либо надежд его приобрести. Современному человеку часто присущ тот торгашеский дух, при котором он требует гарантий даже от мистерии. Такие люди подобны колибри, порхая от цветка к цветку, мечтают они о магии лишь для того, чтобы увеличить свои доходы или поиметь побольше женщин. В лучшем случае, у них ничего не получится, в худшем — яд гнозиса проникнет в их форму, полностью разрушив их разум.

Первое и единственное, с чего может начаться путь — с отчаянно мучительного желания отбросить человеческую форму, унизительно вплетенную в коллективный разум массы, пассивно переваривающую то, что дано родителями, социумом, культурой. Отвращение к себе как к «духовному желудку», причем не христианский истерический мазохизм, который так часто путают с этим состоянием, а фаустовский мятежный прыжок, готовность к смерти или продаже души ради мига преодоления — это единственная предпосылка для того, чтобы инициация смогла быть свершена.

И это чувство — без надежды, без страха, представляет собой Ибис, который просто отбрасывает свою форму. Никакие сидхи не интересуют его, он творит свою Волю, не стремясь к цели, и потому достигает цели раньше, чем он мог бы думать.

И Юнг, и Кроули говорили, что лишь немногие способны пройти эту мистерию. Для этого нужна специальная предпосылка, принадлежность к особой категории людей, несущих в себе семена мятежа. Это — совершенно особый мятеж против себя нынешнего во имя себя истинного.

Этот мятеж изначально не направлен к цели. «Ибо чистая воля, свободная от вожделения к результату, совершенна во всем», — написано в Книге Закона. Поскольку Книгу Закона нельзя комментировать, я приведу отрывок из «Святых Книг Телемы», который тоже говорит о неустремлении к цели:

Также Святейший снизошел на меня, и я увидел белого лебедя, парящего в синеве.

18. Я сидел меж его крыльев и летел сквозь эоны.

19. И лебедь летел, поднимался ввысь, опускался, но мы не могли достигнуть цели.

20. Маленький сумасшедший мальчик, что сидел рядом со мной, обратился к лебедю со словами:

21. Кто ты, что летит, поднимается вверх и опускается столь бесцельно? Посмотри, много эонов уже осталось позади; Откуда ты взялся? И куда ты направляешься?

22. Смеясь, я упрекнул его, говоря: Ниоткуда! Никуда!

23. Но лебедь молчал, и тогда мальчик сказал: если нет цели — для чего это бесконечное путешествие?

24. И я приник своей головой к шее лебедя и засмеялся, говоря: "Разве нет невыразимого удовольствия в этом бесцельном парении? Разве усталость и нетерпение не одолевают того, кто стремится к какой-либо цели?

Суть этих строк невообразима для человека старого эона, который привык считать, что цель должна быть четко поставлена. Но процесс великого делания — это плавание на лебеде, упоительное и пугающее одновременно. Единственная сила, которая влечет телемита, будь то духовная практика или написание этой конкретной работы, — это восторг следования своей воле, воле Святого Ангела-Хранителя или, говоря языком Юнга, Самости. Это — зов экстаза, зов упоения внутренней бесконечностью, и, конечно же, он не имеет ничего общего с концепцией долга или обязательств.

В шестидесятые годы между юнгианской и трансперсональной школой разгорелся нешуточный спор. Позиция юнгианцев однозначна — задачей человека является установление оси Эго-Самость, тогда как трансперсональная школа подразумевала возможность достижения полного и окончательного просветления. Но, как мы видим из процитированного выше отрывка, у великого делания нет цели, даже такой, как «просветление»; цель есть процесс, который так восхитителен, ибо взлеты к философскому камню так озаряют, а спуски к примаматерии так пьянят, что вопрос цели и смысла кажется, попросту говоря, ненужным.

На протяжении всей истории эти символы переживались великими людьми, от Пифагора до Василида, от Василида до Юлиана, от Юлиана до Альберта Великого, Михаэля Маера и Герхарда Дорна, от них к Юнгу и Кроули и к тем, кто пришли после них. Мы видим те же самые символы в поэзии современных мятежных поэтов русского рока (см. мою работу «Оккультный символизм в русском роке»). Единственным критерием подлинности традиции является полноценная символическая жизнь и возможность соприкоснуться с высочайшими переживаниями, при этом сохранив нити связи с земным бытием. Опыт либо обретается, либо нет. Кроме традиций Кроули и Юнга в современной культуре отсутствуют системы, которые могут дать возможность пережить эти символы и стать иным. Потому Юнг и Кроули одинаково находятся «по ту сторону», вместе с «проклятыми» поэтами и контркультурой как таковой. Одно из малоизвестных высказываний Юнга, которое явно выбивается из образа строгого ученого, звучит следующим образом: «по-настоящему меня могут понять только поэты».