Несмотря на то что в любых делах он всегда старался полагаться прежде всего на себя самого, вовсе без контактов и помощников обойтись было просто невозможно. Одним из слабых мест подавляющего количества существующих схем всегда был сбыт, поэтому Платон редко связывался с каким-либо товаром. Живые деньги, наличные, благословенный «кэш» как итог благополучно завершившейся операции – идеален. Но в данном случае, о котором идет речь, все отягчающие обстоятельства были налицо. Рейс к наличности был с пересадкой. Если дело выгорит, то будет и товар, и, следовательно, сбыть его будет тоже необходимо. Впрочем, на этот раз со сбытом проблем быть не должно. Потому что именно с него все и завертелось.

Такие истории, кажется, всегда начинаются примерно одинаково: «Один знакомый познакомил с другим знакомым…» Так получилось, что Платон отмечал успех одного небольшого, но весьма удачно завершившегося дела. Выпивали с Витей в ресторане «Паризьен» на Динамо. Витя – однокурсник Платона по театральному институту, пожалуй, его единственный друг, а иногда и сообщник. Когда нужно талантливо исполнить сложную роль – лучше кандидатуры не сыскать. Виктор еще в училище великолепно менял не только внешность, но и повадки, возраст и даже, если надо, пол. Что уж там говорить, Витя был лучшим на курсе. Когда он закончил училище, за него боролись самые именитые театральные труппы Москвы и Питера. В Сатирикон, прямо со студенческой скамьи, звали сразу на главную роль. Но он почему-то предпочел Малый театр. И вот уже почти двадцать лет в основном был занят тем, что пил. Нет, он, разумеется, появлялся на сцене, причем почти ежедневно: у него было немало ролей, а одна даже со словами.

Труппа Малого театра всегда была огромной, спектаклей ставилось много, постановки были всегда масштабными, ролей было… тьма-тьмущая. Но приличные доставались в основном старикам. Дедовщина в российских театрах – вещь обыденная и как бы даже «в традиции». Так, к примеру, в течение долгих лет в Малом царей играть могли только два артиста, один из которых по совместительству был директором театра, а второй – главным режиссером и художественным руководителем. Так и соревновались они десятилетия напролет, кто больше особ царских кровей сыграет. Впрочем, молодых и талантливых артистов тоже не обижали: коньяк и закуску в буфете отпускали легко и в бессрочный кредит. Так и проходят дни лучших выпускников Щепкинского театрального училища – под коньячок с душевной беседой, в ожидании выхода на сцену со своим «кушать подано», а из матюгальника в углу транслируется идущий на сцене спектакль и несется звонкий голос пятидесятилетней народной и заслуженной артистки, уже тридцать лет бессменно играющей бесприданницу Ларису Огудалову.

В общем, выпивали в «Паризьене»… Платон передал Вите увесистый конверт, тот не глядя утопил его в глубоком внутреннем кармане пошарпанного пиджака и поднял стопку:

– Искренне признательны вам, Платон Платонович, что не забываете старого служителя Мельпомены.

– Священнодействуй или убирайся вон! – ответил ему Платон словами Щепкина, высеченными при входе в театральный вуз.

– Аминь.

Друзья выпили.

– Что думаешь, война будет? – Витя боролся с креветкой, пытаясь освободить ее от панциря.

– С чего это?

– Ну, сам посмотри, отжали Крым? Отжали! Донбасс тоже, поди, отожмем… Думаешь, наши западные партнеры, как их ВЭВЭ называет, с этим смирятся?

– А куда они денутся? – Платон принялся за только что прибывший стейк. – У нас ядерное оружие…

– Во-о-о-от! Ты, Платон Платоныч, в корень зришь. Я тоже об этом подумал. Заметь, во все времена война являлась неизменным триггером экономического роста…

– Ничего себе ты слова знаешь!

– Короче, экономику из жопы всегда доставали с помощью активных боевых действий. Помахали шашками, а потом бац – немецкое экономическое чудо, а заодно японское, советское и прочие…

– За чудо?

– За чудо! – Опрокинув рюмку, Витя вкусно заполировал тонкий вкус исландской водки соленым огурчиком. – К тому же война, она всегда была одним из главных регуляторов численности населения, брат.

– И болезни!

– Во-о-о-от! Ты, Платош, не такой дурак, как я думал!

– Спасибо!

– Не за что, это – грубая лесть. Салатик передай, пожалуйста. Ты абсолютно прав. Война и эпидемия – равно бабки и стабильность… Десятки тысяч лет гомо, не побоюсь этого слова, сапиенс на лошади на работу ездил, рожал по десять детей, на всякий случай – знал, что выживет от силы пара… А тут в двадцатом веке все словно с цепи сорвались. Антибиотики, прививки – р-р-р-р-раз, хрен вам, а не детская смертность. Ядерное оружие – р-р-р-р-раз, хрен вам, а не война! Итог? Семь миллиардов тунеядцев находятся в вонючем экономическом и экологическом тупике.

– А на фига ты в театральный пошел, Вить? Тебе надо было в Институт управления али во МГИМО. Хотя и теперь не все потеряно! Артист-президент – это теперь норма. И какой же выход? – Витя вскинул бровь, многозначительно вздернул палец к небу и голосом Лукашенко выдал рецепт:

– Эпидемия.

– Антибиотики же?

– Современная наука, брат, давно уже знает, как их обойти. Лучшие лаборатории мира трудятся не покладая рук над новыми смертоносными вирусами, чтобы спасти человечество, как это ни парадоксально звучит.

– И что же делать? – Платон улыбался до ушей.

Он обожал эти конспирологические беседы с Витей. И, как ни странно, в потоке звучавшей ереси кое-что казалось ему небезынтересным.

– Валить надо, – грустно молвил артист Малого театра, наполняя рюмки.

– Ой, давно этого не было, не начинай. В Коста-Рику?

– В Коста-Рику! Ты знаешь, что это – единственная страна в мире, у которой в Конституции прописано отсутствие армии! Ни одного солдафона на всю прекрасную Коста-Рику! А парки!..