Раны Сергея уже почти полностью затянулись, по крайней мере жидкий огонь из них больше не сочился. Только сломанная нога еще не исцелилась. Он уже выправил ее, и теперь занимался тем, что сращивал кость. Даже видя магию в слепке или, как ее порой называл сам Урил — изнанке, нельзя было без удивления наблюдать, как на глазах собирается разбитая кость. И становится единым целым.

— Преступники выигрывали войну, поскольку не стеснялись в выборе методов ее ведения. Они создавали сильных слуг, плодили полукровок, наделенных возможностями родителей, прикрывались людьми — порой целыми городами и странами. Губители же старались, чтобы невиновные не страдали в их войне. И поэтому постепенно проигрывали.

Я смотрел то на него, то на тело шеду, которое понемногу рассыпалось в прах. В таком темпе, через несколько минут от него останется лишь горсточка пыли. Урил сказал, что нам нужно дождаться этого момента. И развеять его. На всякий случай — у биоконструктов очень высокая регенерация.

— Когда первый из Губителей потерял истинное тело, он возродился в теле человека. Выбрав для этого ребенка, который не должен был родиться. Из-за смертельной болезни след младенца не был отпечатан на ткани мироздания, а значит замысел не был бы нарушен. Но оказалось, что возродилась только память и силы. Истинное тело могло возвращаться лишь на короткий срок. А личность — разрушилась. Так Губители стали исчезать, заменяясь людьми.

Удивительно, но рассказ Урила меня совсем не трогал. Я слушал его, слышал, понимал каждое слово, но не применял к себе. Она была лишь древней историей. А я словно бы и не был обречен жить в последствиях того, что случилось давным давно.

— Первые поколения людей, получив силы Губителей, и приняв их имена, продолжили дело. Они понимали, что живут только благодаря тем, кто когда-то отрекся от закона ради них, и потому отдавали себя служению полностью. По силе новые Губители были почти подобны прежним, но не могли победить конечность смертного тела. Однако, перемещаясь от одного невозможного дитя к другому, они смогли продлить свое служение, растянув его на тысячелетия.

Почти все это я знал. В смысле, историю падения и вечной войны. А вот про то, что фактически всех Губителей уже давно заменили люди — нет. И это все меняло. Вообще все. Ведь рассказ Сергея означал, что я не перестану быть. Не потеряю свою личность.

— Со временем, то один, то другой из возродившихся Губителей покидал их ряды. Говорил, что это не его война, отказывался от борьбы. Одни выбирали простую жизнь с окончательной смертью — люди, их можно понять. Другие вставали на сторону врага. За тысячелетия из сотни ушло шестьдесят шесть. Пламя большинства из них погасло, не уйдя на перерождение, и не найдя нового невозможного ребенка. Некоторые живы до сих пор и участвуют в Игре. Только теперь их называют Господами. Один из них, точнее, одна из них, убила прошлое воплощение Шахата. Ее имя Целла.

Сказанное тоже добавляло понимания всей этой дикой охоте на меня. Целла — бывший Губитель. Ставшая Господином (или правильно — Госпожой? Как-то это садомазо попахивает), и теперь уничтожающая тех, кто мог ей помешать возвысится. Ведь она, как никто другой знала истинные мотивы и возможности своих бывших коллег. Наконец-то появился мотив. Не то чтобы это облегчит мне жизнь, но понимания происходящему добавит.

— Это, если в общих чертах и коротко. Подробнее и в деталях ты сможешь узнать это, когда осколки памяти прежнего Шахата окончательно сольются с твоим разумом. Если доживешь до этого дня.

Оптимист, блин! Как по мне — можно было бы какой-то более эффективный механизм возрождения придумать! Не такой, при котором смертность нового носителя сущности Губителя достигает ста процентов. Как они выжили-то вообще, с таким подходом?

Но это ладно, с этой данностью я уже практически свыкся. Сейчас меня гораздо больше интересовало то, что Сергей сказал раньше. Про выбор, который делали другие Губители. Про то, что можно с этой темы вечной войны спрыгнуть.

— Слушай, а зачем все это? Ну, вот вся эта битва? — я тем не менее не стал задавать вопрос в лоб. — Губители уничтожают Падших, те уничтожают Губителей. Смысл-то какой?

Урил некоторое время качал головой.

— Все задавались этим вопросом. Каждый из нас хотел знать. Зачем мы сражаемся друг с другом, если реальность уже отделена от изнанки, и людям больше не грозят войны богов? Да и самих элохим уже давно нет. Остались только их потомки, точнее — потомки потомков. Ни у одного из них нет сил, которыми обладали их прародители. А значит — угрозы нет, верно?

— Вот именно!

Мой собеседник вновь принялся качать головой. Заклинило его что ли? Не пойму, он соглашается или это разновидность нервного тика?

— Но она есть. Пусть Падшие теперь слабее, пусть истинная магия доступна лишь в слепке, а в реальности возможности даже очень сильного полукровки серьезно ограничены, мы продолжаем сражаться с ними. Не со всем — тех, кто отступили от Игры, мы не трогаем. А остальные…

И он развел руками. Мол, сам понимаешь. Потрогал ногу, которая уже полностью исцелилась, поднялся, убеждаясь, что она держит вес тела. Сделал пару пробных шагов.

— Но почему?

— Выбор. Священное право каждого живущего. Согласно замыслу, он был у всех изначально. У тех, кто ушел за посулами гордеца. У тех, кто спустился к людям. Даже у невозможных детей он есть — стать Губителем или перестать им быть. У всех должен быть выбор. А Господа и их Игра лишают людей его. В таком случае, мой выбор — помешать Падшим. Вот и все.