«Заведенный порядок» означал, что покупатели будут называть свою цену слева направо, по очереди.

— Десять и пять!

— Пятнадцать и пять!

— Двадцать и пять!

Когда очередь дошла до двух дворян, те, как и следовало ожидать, набивали цену уже иначе:

— Двадцать пять и десять!

— Тридцать пять и десять!

И снова слева:

— Сорок пять и три!

Ага, не так уж и набит кошелек — набавляет так помалу, как

только дозволяется. Так же и второй:

— Сорок восемь и три!

Третий, как и полагалось, взмахнул шляпой в воздухе и перешагнул через веревку — вышел из торгов. Ни на кого не глядя, с опечалившимся лицом заторопился прочь. Кто-то хохотнул ему вслед, и еще один, и еще: конечно, зеваки злорадствовали над чересчур самоуверенным типом — при том, что сами не имели денежки, позволившей бы торговаться...

Когда цена достигла шестидесяти одного золотого, двое из четырех покупателей, взмахнув шляпами без перьев, покинули торжище, заполучив свою долю насмешек. Оставшиеся двое дворян набавляли по три (вряд ли от скупости: любят иные брать соперника на измор). В точности как заядлые картежники ценят даже не выигрыш, а саму по себе долгую игру. Им удовольствие и азарт, а зрителям — скука. Судя по шагам за спиной, иные зеваки подались восвояси в поисках более увлекательного зрелища.

Студиозус рядом с Тариком сказал спутникам с некоторой мечтательностью:

— Такую бы я и себе прикупил...

— За чем же дело стало? — с деланым, похоже, удивлением воскликнул его сосед. — Родительское содержание позволяет. Снял бы комнаты в университетских наймах, а то и домик, поселил бы там красотку...

— Все насмехаешься? — грустно ответил собеседник. — Знаешь ведь распрекрасно, что матушка у меня строгих правил и такое не одобряет...

— Знаю, конечно. И помню, что матушкин виргин34 — целых три четверти вашего состояния. Чего доброго, и содержание тебе урежет очень даже чувствительно, не сможешь к веселым девкам из-под золотого трилистника через день шмыгать, придется пробавляться товарцем попроще да и вина попивать не заморские...

Его собеседник замолчал, возмущенно фыркнув (определенно, крыть было нечем). Тарик покосился на них — скучновато стало, торг затягивался. Студиозус-насмешник ему понравился: сразу видно, балагур, весельчак и заводила в проказах. Второй тоже был ничего,

а вот третий, тот, что напрасно мечтал себе красотку прикупить, с первого взгляда симпатий не вызывал. Дело вовсе не в том, что он толстый и пухлощекий (значит, таким Создатель сотворил, что поделаешь), — физиономия неприятная какая-то. В Школариумах с такими ряшками обычно бывают подлизы и ябеды, их не любят и частенько колотят. Он слышал, у студиозусов тоже есть такие, и Папенькины Чада имеются — как бы и этот не из таких...

У всех троих на беретах поблескивали золоченые бляхи — дворяне, ага. Щекастенький протянул не без зависти:

— Повезло дурехе: не изъездится рабочей клячей, в шелках будет ходить, батистовые труселя носить, а если не дура — и золота подкопит, в экономки вылезет, а то и в управительницы... А вы видели — муженек сидит как колода, рожа тупенькая. И ведь не может не понимать, что за грядущее у женушки. Верно говорят, что землеробы недалеко от своей скотины ушли по разумению и чувствам. Я бы на его месте...

Заводила фыркнул:

— На его месте ты б точно так же сидел, ручки свесив, не вышло б из тебя Рафа-Медведя35.

Щекастый промолчал. Тем временем события, кажется, рванули вперед: тот, что стоял слева, крикнул: «Сто и три!», а его сосед откликнулся:

— Сто три и дюжина!

И завершил поединок: его соперник, взмахнув шляпой, удалился с торжища, но смешки, понятное дело, раздались, когда он отошел достаточно далеко: шпага у него висела на поясе внушительная, ничуть не похожая на те раззолоченные коротышки, что носят скверные фехтовальщики, избегающие серьезных поединков.

Дальше, пожалуй что, неинтересно: покупатель заплатит денежку, получит торговую бумагу, лекарское свидетельство... Щекастенький не унялся:

— Интересно, он ее хоть искупает и переоденет в градское или пустится жулькать, едва домой приведя, на манер маркиза Кудараша?

— Кто про что, а блохастый все про чесотку... — уже с нескрываемой насмешкой откликнулся заводила. — Я его знаю, хоть и не знакомы. Это граф Бармер, с обхождением человек. И выкупает, и приоденет, и даст в доме освоиться, не полезет в первый же вечер. Вдовец, ему даже и простительно.

Очень не нравился Тарику щекастый, и он, тщательно все продумав, решился: вежливо тронул его за локоть, а когда тот недовольно буркнул: «Тебе какого рожна, Школяр?», Тарик поманил его ладонью и с таинственным видом сообщил:

— Секрет скажу...

Когда щекастенький к нему охотно наклонился, шепнул на ухо:

— Полосатенький, где твоя шпага? Пропил или потерял?

Не тратя ни мгновения, взвился, как распрямившаяся пружина, отпрыгнул. Когда вскипевший, как чайник на жарком огне, студиозус дернулся сграбастать оскорбителя за ворот, Тарика ему было уже не достать — тот припустил прочь, к выходу. Оглянувшись на бегу, Тарик убедился, что погони не будет, и перешел на быстрый шаг — могло занести и сюда особенно ретивого педеля, неприятности будут...