Шрифт:
Девочки делали вид, будто думают, но угрызения совести мешали им сосредоточиться.
— Не знаете? Но ведь это так просто! Что, сдаетесь? Это же колеса автомобиля: задние гонятся за передними. Ха-ха-ха! — веселились родители.
Когда все вышли из-за стола, девочки остались мыть посуду, а родители отправились в хлев отвязывать ослика, чтобы отвезти в поле картофель для посадки.
— Ну, ослик, пора на работу!
— Мне очень жаль, — ответил ослик, — я рад вам услужить, но у меня всего две ноги.
— Две ноги? Что за чушь ты городишь?
— Да, да! Две ноги. Я еле стою. Не понимаю, как это вы, люди, ухитряетесь передвигаться на двух ногах.
Родители подошли поближе и увидели, что у ослика и впрямь две ноги: одна спереди, другая сзади.
— Вот так штука! Ведь еще сегодня утром у тебя все ноги были на месте. Ну и ну! Ладно, пойдем проведаем волов.
После яркого солнечного света в хлеву казалось совсем темно.
— Эй, волы, где вы там? — позвали родители. — Придется, видно, вам отправиться в поле. Что вы на это скажете?
— Скажем, что это невозможно, — ответили из темноты два голоса. — Нам очень неприятно вас огорчать, но мы не существуем.
— Не существуете?
— Посмотрите сами.
И правда, подойдя поближе, родители увидели: в стойле, где раньше стояли волы, теперь пусто. На ощупь найти волов тоже не удалось, хотя в воздухе, над яслями, покачивались две пары рогов.
— Да что же это творится? Пойдем-ка посмотрим, как себя чувствует лошадь.
Лошадь жила в самой глубине хлева, где было меньше всего света.
— Эй, лошадь, где ты там? — окликнули ее родители.
— Я к вашим услугам, — отозвалась лошадь, — но если вы собираетесь меня запрягать, то имейте в виду, что для упряжки я слишком мала.
— Вот как! Слишком мала?
В полумраке, на желтой соломенной подстилке, лежала крохотная лошадка ростом вдвое меньше петуха.
— Я очень изящна, не правда ли? — усмехнулась лошадь.
— Какое несчастье! — простонали родители. — Ты ведь была такая крепкая и так хорошо работала! Но как же это произошло?
— Не знаю, — ответила лошадь уклончиво, и это заставило родителей насторожиться. — Я и сама не понимаю.
Ослик и волы ответили то же самое. Родители вернулись на кухню и подозрительно посмотрели на девочек. Когда на ферме творились вещи не совсем обычные, они первым делом подозревали своих дочек.
— Ну-ка, отвечайте, — сказали папа с мамой, — что здесь произошло, пока нас не было дома?
Девочки онемели от страха и знаками показали: мол, не знают.
— Отвечайте сейчас же, скверные девчонки!
— Бобы, мы собирали бобы… — выдавила из себя Дельфина.
— Резали клевер, — пролепетала Маринетта.
А как случилось, что у осла осталось всего две ноги, что волов не существует, а наша прекрасная рослая лошадь уменьшилась до размеров новорожденного кролика?
— Да, как это случилось? Немедленно выкладывайте всю правду!
Дельфина и Маринетта были поражены, но они-то сразу поняли, в чем дело: подействовали портреты! Девочки вложили в свои рисунки столько души, что животные и вправду стали такими, какими их нарисовали.
— Молчите? Ну что ж, тем хуже для вас. Мы поехали за ветеринаром.
Девочки затряслись от ужаса. Местный ветеринар был человеком на редкость проницательным. Они не сомневались, что, осмотрев у животных язык и ощупав им ноги и брюхо, он непременно узнает правду. Девочки тут же представили себе, как он говорит: «Так, так, по-моему, это осложнение от рисования. Скажите, в доме никто сегодня, случайно, не рисовал?» А что будет дальше, понятно каждому.
Родители ушли. Дельфина рассказала все уточке и объяснила, почему следовало так опасаться ученого ветеринара. Уточка проявила редкостное присутствие духа.
— Не будем терять времени зря, — сказала она. — Берите ваши краски и выводите скотину на лужайку. То, что рисование испортило, рисование же и исправит.
Сначала девочки вывели ослика. Это было довольно трудно, так как он не умел ходить на двух ногах. А на лужайке пришлось подставить ему под брюхо табурет, иначе он шлепнулся бы на землю. С волами было проще, они шли сами. В это время мимо проходил какой-то крестьянин. Он увидел плывущие по воздуху рога и даже рот разинул от удивления, но потом, здраво поразмыслив, решил, что у него, наверно, к старости стало портиться зрение.