Колчин церемонно взял сигарету двумя пальцами, выдержал паузу, картинно ее раскуривая, и, выпустив изо рта клуб дыма, промолвил:

– Эсквайр, в нашем клубе джентльмены верят друг другу на слово.

Поджав ноги, княжна Велимира сидела на покрытой шкурами низкой лежанке. В центре юрты горел очаг, согревая воздух. Подле него хлопотала Смеяшка, заваривая похлебку в медном котелке. Смешливая бойкая девчонка стала единственной, кого была рада видеть княжна. Лишний раз выйти из юрты боязно, по всей стоянке бродят басурманские дружинники с обветренными лицами и злыми черными глазами. А Смеяшка ничего, как-то находит общий язык с захватчиками, приносит еду и редкие новости, жестами выражает просьбы, и даже научилась немного понимать иноземный язык монгольских ратников. Для княжны же их суровая гортанная речь вся сливалась в сплошное «ш-ш-шх» и «чр-чр», басурмане стреляли словами, так же как они метали стрелы, штурмуя толстые срубы княжьего детинца. Нападавшие убили семью Велимиры, челядь, горожан и посадников, оставили от города пепелище. Пощадили малое число женщин и детей.

Княжна поежилась. Зябко. Неведомо, какая судьба ждет выжившую полонянку, ибо сказано в Откровении: и взыщут человецы смерти и не обрящут ея [11] .

Велимира перекрестилась и прислушалась: сквозь стены юрты доносились странные звуки.

Да, сотник монгольской дружины из уважения к знатному происхождению отвел ей личную дорожную юрту, такая была лишь у него самого. Остальные пленницы ютились в общей палатке, а простые ратники и вовсе ночевали на земле около своих вольно пасущихся коней. Теперь, когда обоз из возков с добычей и пленными застрял среди болот, всадники стали привязывать лошадей, опасаясь, что те провалятся в топи. Это княжне поведала вертлявая Смеяшка. Она же рассказала, что сотник озабочен здоровьем конников, падающих от болотной хвори. Злился богатырь Дэлгэр и на медленную скорость продвижения, войско никак не могло двигаться быстрее, чем весь обоз. Приносила Смеяшка и досужие перетолки из палатки, из которых Велимира уяснила, что пленниц или продадут невольницами за море-океан, или отдадут наложницами какому-нибудь хану.

Страшно.

Княжна обхватила руками замшевую подушку. Подарок Дэлгэра. Сотник проявлял дружелюбие, разрешил оставить служанку, пытался заговаривать с Велимирой – в отличие от своего войска, говорящего по-монгольски, он владел распространенным во многих землях тюркским. Язык тюрков знала и княжна, но поджимала губы, отворачивалась. Чужак. Завоеватель. Сегодня, впрочем, Велимира еще ни разу его не видела.

Странные тревожащие звуки усилились.

Княжна поднялась с лежанки и прошла к выходу из юрты, войлочный ковер погасил шум ее шагов. Велимира стояла, не решаясь отодвинуть полог.

– Это они вечерню затеяли басурманскую, – сообщила из-за плеча Смеяшка.

Велимира вздрогнула: Смеяшка за спиной возникла неожиданно.

Княжна знала, что монгольский священник звался – шаман. Но ни разу не видела, как молятся чужаки, верующие не в господа Иисуса Христа, а в небесного бога, именуемого – Тэнгри.

Движимая любопытством, Велимира на вершок отодвинула входной полог, выглянула в щелочку и в испуге отшатнулась. Затем вновь приникла глазом к отверстию.

Вокруг гаснущего костра стояли воины, среди них княжна заметила и Дэлгэра. Звуки издавал человек в странном облачении. На его длинный широкий кафтан из сайгачьей кожи были нашиты металлические бляшки. Они подпрыгивали в такт бешеным рваным движениям человека, издавая адский звон и вступая друг с другом в бешеный же перепляс.

– Это шаман, – шепотом подсказала Смеяшка, отгибая себе для обзора вторую половину входного полога и пристраиваясь рядом с княжной.

Велимира уже и сама догадалась. Она ахнула, когда поняла, что металл нашит на рукава шаманского платья в виде прутов, изображающих кости рук. Плашки по бокам изображали ребра. Вдоль спины тянулся длинный ряд металлических позвонков. Все вместе представляло собой человечий скелет. Голову шамана венчал меховой колпак с двумя рогами. Лицо он вымазал сажей.

Шаман бил деревянной колотушкой в натянутую на рамку из лозы шкуру – бубен, и из гортани его вырывались не то крики, не то песня. И была она нечеловеческой, не мирской, потусторонней.

Княжна прикрыла рот ладошкой. Рядом дышала Смеяшка.

От служанки Велимира знала, что монголы что-то затевали уже с утра. Они поднимали головы к небу, одобрительно цокали языками и возбужденно переговаривались. Впервые после периода затяжной облачности сегодня выдался ясный день. На высоком лазоревом небе не было ни пятнышка. Видимо, монгольский священник счел это хорошим знаком для принесения жертвы. «Целиком коня спалили, и даже не попробовали ни гривенки малой жареной конины, все ушло с дымом на небо в жертву степному богу Тэнгри», – еще в обед докладывала Велемире Смеяшка, пересказывая то, что происходило в становище в течение дня.

Шаман ударял в бубен, сотрясаясь всем телом, и не переставал бормотать непонятные слова. Он поднимался и обходил вокруг кострища, падал на колени, вскакивал и ртом воспроизводил разнообразные звуки: рев, жужжание, стон, клекот, трескотню, жалобный плач и шипение, гоготание и визги.

Зачарованная княжна слушала и узнавала в суетной шаманской разноголосице и раскаты грома, и шум воды, и крик кукушки и хлюпанье пьющего коня.

Шаман начал извиваться и издал звук конского ржания.

Неизвестно откуда Велимире пришло: он «поймал» лошадь.

Шаман перестал колотить в бубен и «поскакал».

Девушка и ее служанка, притиснувшись друг к другу, из юрты наблюдали завораживающее колдовское действо.

Велимира скосила глаза, чтобы посмотреть на сотника: Дэлгэр сложил руки на груди и стоял у костра застывшим каменным идолом. Его черные брови сошлись у переносицы, глаза неотрывно следили за шаманом.

Шаман перестал изображать конную поездку и быстро заговорил низким голосом, словно что-то объясняя невидимому собеседнику. Тело чародея напряглось. Он издал волчий вой.