— Всё, всё…Иван Ильич. Сдаюсь. Буду только рад, если что-нибудь из этого получится.

— То-то же, — погрозил мне пальцем военный врач РОКК, князь Вяземский, — дворянское слово очень много значит в России!

— Я уже попросил прощения. Извините, личного опыта общения с дворянами не имею, — привстал я из-за стола, отвесив подчёркнуто шутовской поклон, — Вся информация лишь из книг, да так приглянувшегося вам синематографа.

— А что, так-таки и не удосужились в своём двадцать первом веке? — хитро улыбнулся, отошедший от короткой отповеди Вяземский.

— За практически полным отсутствием данного класса в моей действительности как такового, — вырвалось у меня.

— Что вы этим хотели сказать? — автоматически переспросил Иван Ильич. Я же с досады мысленно отвесил себе подзатыльник. Вот не хотел же ни сам князь, ни я лезть в политические перспективы Российской Империи. Эх, как бы замять это…

— Вы действительно хотите знать ответ на свой вопрос?

— Я потомственный дворянин, мой род идёт от самого Рюрика и напрямую от внука Владимира Мономаха. Конечно, я хочу знать, что значат ваши слова о дворянстве!

Так, похоже, князюшка закусил удила. Придётся искать слова, чтобы помягче сообщить правду.

— Иван Ильич. Хочу предупредить, что мой ответ наверняка породить уйму других вопросов, наиболее полная информация о которых потребует дополнительной беседы без лишних ушей. Вы готовы?

— Говори!

— Хорошо, — я устало провёл ладонями по лицу, — чтобы быть кратким, скажу сразу: после семнадцатого года в России юридически и фактически перестанет существовать монархия и сословия. Вместо Российской Империи сформируется совершено новое государство с иным политическим и социальным устройством. Люди, бывшие дворянами, утратят на его территории свои привилегии и собственность. Более того, спустя довольно недолгое время большинство дворянских родов пресечётся или раствориться в новой социальной среде. Дворяне, эмигрировавшие за границу, смогут сохранить видимость своего статуса, но лишь те, кто будет независим финансово. Судьба большинства их будет незавидна, но всё равно лучше большинства оставшихся в новом государстве.

Князь был бледен, пальцы его мелко подрагивали, губы беззвучно шевелились. Я продолжал молчать, стараясь не смотреть на Ивана Ильича.

— Гаврила, — проговорил осипшим голосом коллежский асессор, — я не спрашивал, а ты, то есть, твой прадед, Пронькин Гаврила, что с ним стало? Погиб на фронте? — странно, Вяземский цепляется за сторонние факты, боясь услышать страшные слова?

— Умер на родине уже после войны, вернувшись с очередного допроса с пристрастием в организации, выполняющей функции Охранного Отделения в новом государстве.

— Значит, слова французского адвоката Верньо: «Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей…» — и для России оказались пророческими?

— Мой прадед не был революционером, Иван Ильич. Он лишь хотел, вернувшись с войны целым и невредимым, спокойно жить на своей родине, растить детей. Но отставной унтер-офицер и георгиевский кавалер чем-то не понравился новой власти.

— А знаете, что, Гаврила? Если я ещё захочу полюбопытствовать на эту тему, прошу вас, как на духу, пошлите меня по матушке от всего сердца, договорились?! — противная осиплость исчезала из голоса князя с каждым произнесённым словом.

— Договорились! — я встал и протянул руку Вяземскому. Тот ответил крепким рукопожатием и улыбнулся.

Мда-а-а… Я бы так не смог. Почти узнать, что впереди тебя и твой мир ждёт бездна и остаться в неизвестности? Феноменально. Ну да у каждого свои тараканы в голове. У меня вон и голова не совсем моя, и в голове всякая хрень: нейротрон, закладки, крипты… Одно радует: обещали, что конец будет хорошим. За что и цепляюсь.

— Как вы думаете, Иван Ильич, удобно будет сейчас обратиться с просьбой к баронессе Вревской? — решил я сменить тему.

— Думаю, вполне. Они сейчас в основном заняты изготовлением перевязочных пакетов, пока хватает материала. Потом займутся починкой больничного и операционного белья. С Зингером дело спорится. Вы, если собрались, идите сейчас, пока не настало время обеда, после него запланирован санитарный обход эшелона. К тому же я сегодня выписываю тех солдат, что пострадали при нападении грабителей, — на последней фразе Вяземский подмигнул мне.

Пробираясь по коридору, я отметил, что Фёдор и Глеб уже оклемались и резались в карты, сидя на койке. Засаленные до неразборчивости рисунка рубашки карт грязными пятнами выделялись на чистом белье.

— Здорово, славяне! — поприветствовал я задир.

— Здоровей ви…а, это ты, Гавр. Привет. — Цыган, заметив меня, положил свои карты. Глеб просто кивнул промолчав.

— Начальник сказал, вас выписывают вечером.

— Правда? Это хорошо. Скучно тут. Сестрички эти, как снулые рыбы. Чисто монашки, — вздохнул Фёдор.

— А тебе горячих деревенских девок подавай? — я слегка стиснул плечо Цыгана.

— А хотя бы!

— Ничего, немца побьём, будет и на твоей улице праздник.

— Ну, это ещё когда будет, — снова вздохнул Фёдор.