Неожиданный философский вопрос поставил меня в тупик. Объяснять обитателю ада, что ты атеист по меньшей мере странно, но больше в голову ничего не лезло.

– Да не верю я в душу… Не верил, – оссекся я. – Всегда думал, что многие люди просто так вычурно называют собственное сознание, образ мышления.

– В принципе ты был близок. Никакой души на самом деле нет. Однако человеку посчастливилось иметь резервное хранилище данных, помимо головного мозга. Это “облако”, к которому присоединен каждый человек твои предки и называли душой. Мы послали в некоторые ваши реальности нашего агента, который старался на пальцах объяснить устройство мироздания, но…

“Иисус что ли?” – на секунду проскочило у меня в голове.

– Ты схватываешь на лету, – улыбнулся черт. – Да, кто-то зовет его Иисусом. Знаешь дальнейшую историю короче. Его решили убить, потом все его слова очень быстро переврали, превратили в какое-то идолопоклонство, войны из-за этого всего начали развязывать. Мы так на всю эту катавасию посмотрели и решили больше не лезть.

– Я что-то не улавливаю, – сказал я. – Иисус из ваших был? Я думал он из другой области.

– Нет никакой другой области, да и этой тоже нет. Слушай дальше. Резервное хранилище копирует данные с основного носителя твоего сознания с периодом синаптической задержки. Очень часто. Это облачное хранилище примерно та же самая система, что есть и у вас, только в гораздо больших масштабах. Сам понимаешь – бесконечное число реальностей с бесконечным числом людей в бесконечном пространстве-времени требует бесконечно большого количества серверов. По окончании срока жизни сознание человека из облака копируется сюда и запускается.

Черт щелкнул пальцами, заулыбался и посмотрел на меня в ожидании хоть какой-то реакции.

– Куда сюда? В деревню Ширшово под Вологдой? – спросил я, обводя рукой по кругу.

– Так вот где мы находимся, – черт огляделся. – Дело в том, дорогой друг, что места в каждой ячейке выделено ровно под одно человеческое сознание. Все окружение формируешь ты сам в момент внедрения, основываясь на собственных представлениях о жизни после смерти.

– Врешь! – усмехнулся я. – Не мог я считать, что после смерти попаду в Богом забытую деревню.

– А куда ты думал ты попадешь? – спросил черт, не прекращая улыбаться.

– Да никуда! Я атеистом был. Думал умру и все. Не будет меня. Понимаешь? Без всяких резервных хранилищ и серверов.

– А как твое сознание должно было воспринимать полное отсутствие себя? – спросил черт и засмеялся.

Так как подобную философию я в своей жизни не затрагивал, то решил промолчать и дать нечистому отдышаться.

– Понимаешь, – продолжил он. – Ни один человек не является стопроцентным атеистом, ибо каждый хочет жить и с момента рождения не знает ничего кроме жизни. И потому у каждого есть какое-то представление о посмертии, ведь абсолютное отсутствие для человеческого сознания страшнее любого ада.

– То есть где-то глубоко внутри я думал, что попаду после смерти в деревню к бабушке и дедушке?

– Если я в твоем представлении черт, то это по-видимому твой ад, – сказал он, оглядываясь. – Ты, конечно, не особо фантазер, но свой шик в этом местечке есть. О, смотри какую птичку ты соорудил!

Черт ткнул пальцем куда-то в красное небо. Он показывал на большую птицу, пылающую огнем и похожую на мифического феникса. С каждым взмахом крыльев она оставляла красивый огненный след, медленно исчезающий в воздухе. Феникс пролетел прямо над нами, осыпав искрами. Сделав пару виражей, он на полном ходу врезался в деревянную опору ЛЭП и упал замертво.

Черт ойкнул и скорчил горькую гримасу.

– Не шибко умная. В тебя видимо. Ты же примерно также умер? – он посмотрел на меня и сощурил глаза.

Теперь я точно вспомнил. Точнее понял, что последнее мое воспоминание до отключки это врезающийся в меня черный капот. Отсюда и идея о коме. Забавно как в стрессовый момент даже не осознаешь всю построенную логическую цепочку. И что? Правда умер? Теперь я полностью осознал возможность данного исхода и меня пробрала дрожь. В голове промелькнула картина. Лежу я на тротуаре с пробитой головой. Рядом мечется народ. Сбивший меня водитель, конечно, даже не остановился. Женщины кричат, закрывают глаза своим детям. Мужчина подходит к моему бездыханному телу и щупает пульс. Может даже откачать пытается. “Скорую! Скорую!” – кричит он. Кто-то судорожно набирает номер. Приезжает скорая. Вытаскивают носилки, дефибриллятор какой-нибудь. “Разряд!”, “Еще разряд!” “Еще!”. Время смерти – 16:32. Меня накрывают белой простыней. Рядом ходят менты, спрашивают про номера машины того урода. Народ потихоньку начинает расходиться. Потом звонят маме, с которой я разговаривал прямо перед смертью. Что я ей последнее сказал? Мы были в ссоре, так что точно ничего хорошего. Не хочу даже вспоминать. “Беспокоит сотрудник ГИБДД Пердунов Василь Михалыч, такой-то такой-то Ваш сын?” У мамы подкашиваются ноги. Сука! Не хочу! Нет!

Я начал бить землю ногами, поднимая в воздух пыль. “Нет! Сука! Нельзя так! Уроды!” Я плакал, стонал, кричал, рвал руками траву, но боль не утихала. Пока я не думал, было все равно жив я или мертв, но ведь оказывается моя жизнь мне не принадлежит. Ее отсутствие заденет всех кого я любил, кого я люблю. Обессилев я упал прямо в пыль и тихо зарыдал. Черт присел рядом и погладил меня по спине. “Да, старина, жизнь – дерьмо, а смерть пахнет еще хуже”.

Тело птицы феникса немного полежало в грязи рядом со мной, потом вспыхнуло, быстро прогорело и ветер сдул ее прах, разнося его по всему моему аду.