Шрифт:
– Как это говорят? – добродушно вмешался Коль. – Пустые бочки пуще гремят, да, Кристер? Тот разгневанно повернулся к Колю.
– Я не пустая бочка! Ты сам можешь посмотреть на эту розу!
– Да я просто поддразнил, – успокоил Коль. – Я верю тебе.
– Твои свидетели, – сказал Хейке серьезным тоном, стараясь не смотреть на Кристера, чтобы парень не заметил веселости в его взгляде, – это, конечно, старый Молин, а еще кто?
– Его слуга.
– И вы вернулись с балкона и увидели чудо?
– Да. То есть, кроме слуги. Но он все время находился в комнате и увидел бы, если бы я сжульничал. А я все делал честно.
Хейке и Коль переглянулись. Святая наивность, правда? Но Кристер так воодушевился из-за своих оккультных способностей, что за деревьями не замечал леса.
Мужчины ничего не сказали. Ведь все было так наивно и безобидно.
Ночью Анна-Мария и Коль неподвижно лежали в постели, взявшись за руки и глядя в потолок. Надежда и сомнение боролись в их душах.
Наконец, Коль сказал:
– Думаешь, это возможно?
– Я все размышляю и размышляю, – прошептала она. – У меня в последние месяцы было нарушение цикла. Задержка в несколько недель. Но я думала, что это начало климакса, и очень расстроилась. Конец надеждам, понимаешь?
– Начало климакса, да ты что? Ты же не настолько старая! Тридцать девять лет, разве это возраст.
– Почти сорок.
– Ну да, никакой разницы. Думаешь, то, что сказал Хейке, верно?
– Я не осмеливаюсь думать. Но если…? Слышал, что Кристер «меченый».
– Не думаю, что можно полагаться на его слова. Кристер верит в то, во что хочет верить. Но мы ведь будем рады любому ребенку? Уродливому, злобному или светлому, избранному, правда? Подарим ему всю нашу любовь.
– Да. Спасибо, Коль, что ты мужественно принимаешь проклятие рода Людей Льда!
Он обнял ее за плечи и притянул к себе.
– Потому что мне досталось самое лучшее из этого рода!
Когда Кристер покинул дом Молина, старик, опираясь на руку слуги, поплелся в спальню. Там ждал его врач, доктор Люнгквист, пришедший с ежедневным визитом.
Пока старика укладывали в постель, он посмотрел на слугу усталым подслеповатым взглядом и сказал:
– Отличный парень, правда?
– Замечательный, – ответил слуга. – И так беспокоится о нашей малышке Магдалене.
– Да. Знаешь, я много думал… О мальчике. Будь добр, разыщи завтра моего адвоката. Я хочу переделать завещание. Включу в него парнишку.
– Весьма предусмотрительно, Ваша милость. Я займусь этим. А пока будьте любезны, повернитесь к доктору Люнгквисту, он хочет осмотреть вас.
– А-а, как там дела у старой развалины, доктор?
– Если Ваша милость имеет в виду свое почтенное тело, то состояние здоровья прежнее. Может, немного лучше.
– Чушь! Я чувствую себя отвратительно!
– Это нормально. Это интенсивная терапия, и человек всегда в начале курса чувствует некоторое ухудшение. Значит, организм принимает данный тип лекарств – это добрый знак. Через несколько дней наступит улучшение, вот увидите. Но думаю, нам стоит увеличить дозу. Или нет… у меня есть другое, дополнительное средство. Вот – пусть Ваша милость примет две таблетки завтра утром, за завтраком. А свою вечернюю дозу вы уже получили.
– Да-да, я должен быть пай-мальчиком и послушно жевать всю эту гадость. А теперь я устал. Простите меня, доктор.
По правде говоря, старик хотел остаться один и обдумать, как сподручнее внести Кристера в свое завещание. Он лишился всех наследников и должен спасти свое состояние от когтей стервятников Бакманов. Слуга провожал доктора.
– И как здоровье Его милости? – опасливо поинтересовался он.
Доктор Люнгквист нахмурился.
– Много хуже, чем он думает. Фактически, при худшем стечении обстоятельств он может умереть этой ночью. Одна надежда на новое лечение.
– Да-да. Спасибо вам за заботу, доктор Люнгквист!
Полицмейстер вместе с Тулой и Томасом прибыли в госпиталь святого Серафима.
– Доктор Берг? – спросила чопорная дама за конторкой. – У нас нет никакого доктора Берга.
– Да, весьма возможно, – ответил полицмейстер. – Он мог уволиться. Будьте любезны, посмотрите, работал ли он здесь три года назад?
Дама недовольно скривила губы, но потом все-таки взяла с полки убористо исписанную книгу и начала листать ее. Листала долго. В воздухе пахло карболкой – специфический больничный запах.