«Ты же не хочешь спалить наш домик?» – улыбался он.

Перед глазами встал окровавленный молоток. Затем лежащий на земле папа. Несокрушимый, смелый, почти как Красный Уткоробот.

Миша сжался в комочек, пристально глядя во тьму. Скорчился на ступеньке, уткнувшись лбом в холодный бетон. Зубы клацали друг о друга. Руки тряслись.

И почему-то страшно клонило в сон.

Его разбудил стук двери. И голос:

– Что, блядь, мудак, довыебывался? Я тебе, сученышу, сколько раз говорил – сиди, блядь, и не отсвечивай.

– Он первый начал! – послышался виноватый голос Гаврилы.

– Хуервый! Говнюк мелкий. Пидор.

Послышался звук затрещины. Гаврила всхлипнул.

– Пасть закрой! Не пацан, что ли, ныть будет тут?!

– Выпустите! – крикнул Миша.

– Па… – севшим голосом сказал Гаврила. – Кто это?

– Твое домашнее задание, блядь! – гаркнул Соколов-старший. – Ща ты у меня его отработаешь по красоте, сученок.

По двери, за которой сжался Миша, ударил кулак.

– Заткни рот, говнюк, а то к папаше отправишься!

– Па… Это… Погостин? – тихо и испуганно произнес Гаврила.

– Хуестин. Довыябывался, сука? Папку еще подставил.

– Как он здесь…

– Каком кверху, завались! – Еще одна затрещина. – Сука, говорил не отсвечивать, дебил! Хуле ты лезешь ко всем?!

Миша дрожал на ступеньке. Темнота в подвале пугала его меньше голосов снаружи.

– Пиздуй на кухню! Жри. И пасть не разевай, мне побалакать надо.

Послышались шаги, осторожные, детские. Гаврила остановился у двери.

– Сука, бегом! – рявкнул гнилозубый. А затем голос его изменился. Стал вкрадчивым, спокойным: – Здравствуйте! Светлана Ивановна? Это папа Соколова…

– Мама! – завизжал испуганный Миша, но входная дверь захлопнулась, оборвав его вопль. – Мамочка!

Светлана Ивановна – это мама! Он звонил маме! И если кричать громко – она услышит. Миша забарабанил по двери, вопя так, что заболело в груди. Он бился о металл, как птица о стекло, бросаясь на него всем телом.

Потом упал, тяжело дыша. Зачем он звонит маме?!

– Ты что тут делаешь, Погостин? – тихо спросил оказавшийся за железной преградой Гаврила.

– Гаврила, открой, пожалуйста. Открой! Я тебе всех скрепышей отдам! У меня много! Дома еще есть. Открой, Гаврила! Он звонит маме!

Тот не ответил. Стоял за дверью молча.

– Гаврила?!

Торопливые шаги растворились в доме. И входная дверь снова открылась. Мимо протопал Соколов-старший. Ушел куда-то в дом. Оттуда послышался разговор на повышенных тонах. Затем вскрикнул Гаврила.

Тьма вновь пошевелилась. От воздуха подвала кружилась голова. Резкие запахи разъедали горло.

Миша вдруг понял, что по-прежнему сжимает в левой руке скрепышей. Разжал ладонь, бросая их во тьму. Подумал о папе, о том, что он обещал взять Мишу на рыбалку на выходных. Что не будет больше выходных. И папы не будет.

Вой вырвался из груди. Звериный, тягучий. Миша обрушился на дверь, барабаня кулаками.

– Ненавижу! Ненавижу! – орал он. – Ненавижу!

Быстрые шаги из глубины дома добрались до входа в подвал. Лязгнул засов. На пороге показался взбешенный Соколов-старший. Вверх взметнулась рука, и от удара по голове у Миши потемнело в глазах. Осев, он потерял равновесие и снова скатился с лестницы.

В пятне света рядом с фигурой гнилозубого появилась его крошечная копия. Гаврила.

– Па…

Еще одна затрещина, и в проеме остался только Соколов-старший.

– Любишь лезть ко всем, говнюк? – сказал тот упавшему сыну. – Мужика играешь?

Щелкнул выключатель. Лампочка выхватила из темноты подвала стеллажи с барахлом. Коробки. Канистры. Банки. Большие пузатые бутылки с мутной жидкостью.

– Пиздуй!

Соколов-старший столкнул вниз Гаврилу.

– Лезешь в драку, будь готов убить! – гаркнул ему вослед гнилозубый. Мальчишка упал рядом с Мишей, ошеломленно глядя наверх. – Иначе нехуй лезть!

– Па!

Соколов-старший неожиданно спокойно отвернулся, исчез из проема, но вскоре вернулся назад с молотком. Положил его на верхнюю ступеньку.

– Его папашу я успокоил. Будет честно, если ты сделаешь то же самое с его ублюдком. Ты начал – ты и закончишь.

– Па! – крикнул, сев, Гаврила. Бросил быстрый взгляд на Мишу. – Папа!

Дверь в подвал захлопнулась.

Миша торопливо отполз от одноклассника подальше. Уткнулся плечом в канистру. Гаврила же смотрел на выход, будто не верил, что его заперли. Встал, хромая, поднялся наверх и стукнул по металлу.