Трудно сказать, откуда у тёти Вали брались силы окружать заботой четырёх мужчин, совмещая это с полным днём работы в торговой сети. В этом аспекте запомнилось, как она стала работать на улице Горького в баре, над которым висела притягивающая вывеска «Коктейли». До этого момента львовяне привыкли к слову «бар» прибавлять эпитет «пивной», а к существительному «коктейль» прилагательное «молочный». Расторопная и динамичная матушка Олега значительно расширила лексику горожан, которые, правда не с первой попытки, осознали, что бар – это предприятие общественного «не питания», оборудованное светящейся колоритной стойкой и реализующее алкогольные напитки и коктейли. Последние представляли собой смесь или, образно говоря, мозаику спиртного «месива». В красочном буклете фасонились, незнакомые прежде, наименования: мохито, кровавая Мэри, Маргарита, джин-тоник и другие. Уже через короткое время бар получил название «У тёти Вали» и стал популярным местом досуга горожан, желающих поправить свой жизненный тонус в сторону существенной максимизации. Когда мы с Олегом иногда желали присоединяться к последним, его мама наливала нам в голубой конусовидный фужер белую прозрачную жидкость. Этот коктейль не значился в барном меню и носил нелегальное название «Белый медведь». Рецепт приготовления был феерически прост: в бокал налить 50 мл холодной водки, добавить 100 мл холодного шампанского, перемешать и подать на стол. Метаморфоза перехода от трезвого и осмысленного состояния к хмельному и спонтанно-сумбурному длился всего четверть часа. Как правило, именно это и являлось целью излияния, после которого иногда даже мерещился белый полярный умка, дрейфующий на синеватой льдине.

В большинстве случаев, после этой шампанско-водочной инаугурации, мы с Аликом направляли свои стопы, обутые в модные вьетнамские кеды «три мяча», в сторону домов, где жили наши подруги. Что касается женского пола, то его, наверное, мой друг любил не меньше, чем футбольный мяч. Тогда слово «мачо» ещё не было в повседневном обиходе. Однако, если учесть, что в переводе с испанского оно предполагает агрессивного, брутального и прямолинейного мужчину, обладающего ярко выраженной сексуальной привлекательностью, то его сходство с Аликом ни у кого возражений не вызывало. В свободное от учёбы и футбола время, он не только казался, а и в самом деле был неотразимым соблазнителем и потрясающим красавчиком. Количество девушек, с которыми он, нет, нет, не дружил, а был в отношениях, близких к интимным, исчислялось двухзначными числами, и он подвергал их регулярной ротации гораздо чаще, чем модники меняют перчатки. Я почти не сомневался в правдивости слов Олега, когда он, в знак большого секрета, прикладывал свой палец к моим губам, и рассказывал, как ввёл в искушение нашу молодую учительницу физкультуры. Крайнее замешательство и какой-то стихийный протест у меня вызывали тирады Алика, когда он, как бы выискивая у меня понимание или сочувствие, неистово подчёркивал, что в каждой повстречавшейся красивой девушке он видит только мохнатую и неприкрытую промежность.

Но в какой-то момент вдруг всё изменилось. Мы с Аликом жили на параллельных улицах, причём между фасадом моего дома и тылом здания, где обитал мой друг, проходил обширный травянистый пустырь, на котором мы играли в футбол, догонялки, казака-разбойника, катались на велосипедах, санках и коньках. Когда мы учились уже в старших классах, его решили застроить двумя пятиэтажными домами, что в то время казались нам манхэттенскими небоскрёбами. Здания оказались, действительно, элитными: квартиры там получили ответственные партийные и городские чиновники, а также высокопоставленные офицеры штаба округа. Надо же было тому случиться, что Олегу пришлась по душе, именно по душе, а не по другим органам, голубоглазая длинноногая блондинка Алла. Изящная и эффектная дочка главного редактора областной газеты училась в элитной английской школе и готовилась по стопам отца поступать на факультет журналистики Львовского университета. По, описанным выше, причинам у Олега не было даже малейших предпосылок не понравиться Алле. Однако белокурая барышня явно относилась к категории тех неприступных, с первого раза, девушек, про которых в народе говорили «я не такая, я жду трамвая». Вполне вероятно, это расхожее выражение корнями исходило из того, что когда-то какая-то молодая женщина стояла на дорожной обочине в ожидании городской конки, а её приняли за работницу древнейшей профессии. Но к Аллочке это не имело никакого отношения: во-первых, несмотря на то, что трамвай № 6 проходил прямо под окнами её дома, остановки там не было, а во-вторых, расстояние между круглой отличницей одной из самых престижных школ города до уличной путаны измерялась в этом случае не иначе, как астрономическими парсеками, которыми определялись межгалактические удалённости. Тем не менее, близость Алика и Аллы возрастала помимо их воли, опираясь исключительно на утончённую чувственность, если и не с космической скоростью, то уж точно с неосмотрительной поспешностью. Если для Олега поцеловать девушку через месяц, как это было в случае с Аллой, называлось бесславным провалом, то для неё свершение этой невероятности было сопоставимо с быстротой молнии.

Как ни странно, Алик совсем не огорчался и даже радовался неторопливости развития его отношений с Аллой, признавшись мне, что кажется познал чувство настоящей любви. В отличие от него, будущей сотруднице средств массовой информации (СМИ), это вовсе не чудилось: она просто была, очертя голову, увлечена и влюблена безрассудно и сумасбродно. При всём своём эмоциональном упоении Аллочкой, Олег не забывал о моём мальчишеском уединении. Он надоумил свою новую возлюбленную не просто познакомить, а свести меня со своей соседкой, дочкой генерала, миловидной черноволосой девушкой Танечкой Поляковой, которая училась со мной в одной школе, но в параллельном классе. Нет особой нужды описывать здесь наши межличностные контакты, достаточно сказать о некотором случае, который обсуждался даже на педагогическом совете школы. Так сложилось, что одними и теми же картографическими атласами пользовались все десятые классы нашей школы. Их попеременно, в соответствии с расписанием, доставляли на уроки географии. Какой-то школьный инкогнито, «мистер икс», удосужился написать на титульной странице атласов «Сеня Х. + Таня П. = Любовь. Как бы это цинично и вульгарно не звучало, наверное, всем школьным тинэйджерам совсем не трудно было догадаться, что заглавные буквы, стоящие после имён, обозначали не только мою и Танину фамилии.

Чуть выше я писал, что после коктейльного «Белого медведя», мы с Аликом направлялись к дому, где жили наши подруги. Всё было не так просто: мы с моим другом не были приглашаемыми, точнее говоря, допускаемыми, в квартиры наших подружек. Причиной, вероятно, была несоответствие или разница в статусе наших и их родителей. Поэтому, если свидания не были заранее запланированы, то происходило следующая своеобразная инверсия. До сих пор иногда по ночам снится лунный отсвет восходящей луны, лёгкий морозец, бесшумно ниспадающие снежинки на воротники зимних пальто двух парней. Одного звали Олег, другого Семён. Они по очереди насвистывали потрясающие мелодии 60-х годов, которые пели Эдита Пьеха «На тебе сошёлся клином белый свет» и Иосиф Кобзон «А у нас во дворе есть девчонка одна». Первая предназначалась Аллочке, а вторая Татьяне. Как правило, после этого сигнального посвистывания наши девочки выбегали, если дело было зимой, из отопленных квартир на морозный воздух, где потом наши губы синели отнюдь не от зимнего холода, а от опьяняющих и неистовых поцелуев.

Правильно говорят: это было недавно, это было давно. Да и впрямь, немало воды утекло с тех незабвенных пор в Средиземном море, голубая панорама которого открывается с балкона моей израильской квартиры. Как-то так сложилось, что наши с Аликом последующие реалии пролегли по разным житейским рельсам. Виной тому, наверное, обыкновенная текучка разных незавершённых дел, бытовой уклад изнурительной рутины да и просто обитание в разных профессиональных сферах. Наверное, поэтому для меня было не просто приятной, а ошеломляющей неожиданностью, когда всего три года назад в социальной сети «Одноклассники» неожиданно проявился Алик. По правде говоря, обнаружился не мой друг Олег Фикс, а незнакомая женщина с именем Валентина, оказавшейся его женой. В своём сообщении она спрашивала, являлся ли я школьным товарищем Алика, который сейчас находится в Израиле. Я тут же, вместе с утвердительным ответом, выслал номер своего смартфона. Не успел я оторвать взгляд от экрана компьютера, как раздался телефонный звонок. Это был Алик Фикс. Говорили мы с ним без перерыва не менее двух часов, пока мой мобильник не разрядился от нашего эмоционального перегрева. Оказалось, что Алик уже два десятка лет проживает в Израиле вместе с женой и сыном в городе Кармиэль на севере страны. Там же нашёл пристанище бывший комсомольский лидер института, где я учился, его брат Саша. Олег некоторое время работал тренером местной футбольной команды, а потом, закончив непростые курсы, стал, известным в городе, массажистом.

К моему искреннему и горькому сожалению мы так и не встретились. Свиданию препятствовала даже не столько, бушующая в стране, пандемия короновируса, сколько крайне скверное самочувствие Алика. Мне трудно было представить, что мой, атлетического телосложения, всегда просто пылающий добрым здравием и жизнерадостной бодростью, друг перенёс несколько тяжёлых операций, и в настоящее время боролся с онкологией.

Прошёл всего год, как я получил «вацаповское» сообщение от жены Алика, что мой друг закончил своё земное существование, отойдя в лучший мир. В этом ракурсе в памяти всплывает есенинская философская лирика «не жалею, не зову и плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым». Ничего не пройдёт, я и жалею, и зову, и плачу по безвременно ушедшему другу Олегу.

Да будет пухом ему земля!

Глава 6. Александр Ярмоленко

1952 года рождения, украинец, доктор технических наук, профессор, заведующий кафедрой

В конце 70-х годов прошлого столетия, в разгар работы над кандидатской диссертацией, я на несколько дней выехал из Львова в дружественную Белоруссию на конференцию с докладом по теме одного из своих исследований. Она проходила в малоизвестном, для научных сотрудников, месте под названием Горки (небольшой городок в Горецком районе Могилёвской области). Именно там размещалась Белорусская сельскохозяйственная академия, кафедра геодезии и землеустройства которой проводила научную конференцию по профилю моих разработок. Двумя поездами с пересадкой добрался до Орши, знакового места партизанского движения Белоруссии. Оттуда ещё полтора часа на трясущемся автобусе, и я у цели, одной из старейших академий страны. Поселили меня в неказистой комнатёнке студенческого общежития, без комфорта, но зато без соседей. Поскольку особые достопримечательности в городке обнаружены не были, то после девяти вечера я спокойно отправился за ночными сновидениями.